Хивинский поход 1873 года. Действия кавказских отрядов

Однако движение 17 числа было легко сравнительно с тем, что предстояло войскам на следующий день. С самого утра 18 числа жара стояла свыше 30° R. Движение было в высшей степени тяжело; люди самурской роты, непривыкшие к походу по пустыне, изнуренные еще накануне, истратили весь запас воды и начали сильно приставать. Некоторые из них так захворали, что их нужно было привязать к верблюдам, потому что они были совершенно неспособны сидеть. Их прикрыли шинелями, дали немного воды, и пока у них были еще силы говорить, они беспрестанно повторяли: воды! воды!…

По мере движения вперед и усиления жары, раскаленный воздух рисовал по сторонам пути соблазнительные картины ручейков, которые от дрожания воздуха казались быстро бегущими, и виды озер, с ветвистыми деревьями по берегам тень которых совершенно явственно отражалась в воде Так и тянуло туда. Некоторые из солдат, в первый раз ходившие по пустыне, бросились было с манерками за водой, но бывалые остановили их, говоря, что это чорт смущает. Около полудня показалась в отдалении конная неприятельская партия Колонна остановилась; построили каре; впереди сложили вьюки за ними рассыпали стрелков, в средине поместили верблюдов; артиллерия зарядила орудия гранатами. В таком порядке колонна простояла около 3/4 часа. Оказалось, что это был мираж, но все фигуры представлялись столь явственно и отчетливо, что в колонне все до одного человека были введены в заблуждение. Колонна прошла еще немного вперед и около часа пополудни остановилась на привал, так как двигаться далее, при постепенно усиливавшемся жаре, было невозможно; верблюды падали десятками; Возле брошенных вьюков и верблюдов, в тени их, лежали приставшие солдаты. Языки и губы у сохранивших силы людей чернели; начались солнечные удары; канонир горного взвода Василий Иванов помешался, бегал по лагерю и бредом своим наводил ужас [179]; пронесся слух, что люди умирают; солдаты, подобно тому, как и в первой колонне, зарывались в землю. А над всем этим стояло раскаленное солнце, которое немилосердно жгло.

До колодцев Сенек оставалось около 35 верст. Было ясно, что колонна без посторонней помощи к колодцам не дойдет, и Тер-Асатуров послал Скобелева в колонну Буравцова просить, чтобы кавалерия его эшелона вывезла на встречу воду. Во втором эшелоне тогда еще не знали, что колонна Буравцова испытывает еще большие страдания от недостатка воды. В то же время, по предложению Тер-Асатурова, все офицеры отдали свои палатки под больных; с помощью ружей, из этих палаток составили большой навес и перенесли под него людей, находившихся в бесчувственном состоянии; вся вода, какая только оставалась еще в колонне, была отдана страждущим; Тер-Асатуров, взявший с собою из Киндерли 100 бутылок зельтерской воды и, по неимению перевозочных средств, роздавший их всадникам по карманам, отдал их больным. Под навес несли все, что только могло послужить к облегчению страдальцев: вино, мятные лепешки, капли.

Страшный вид представляет человек, пораженный солнечным ударом: глаза у него закатились, язык совершенно черный, заворочен кверху и закрывает глотку, полость рта беловатого цвета, губы раскрыты, а обнаженные зубы стиснуты так крепко, что необходимо усилие двух здоровых людей, чтобы разжать их. Много стоит труда привести таких людей в чувство. Разжав зубы и расправив язык, начинают лить воду в горло, мышцы которого в начали не действуют и вода льется как бы в воронку. Когда вода освежить желудок, прежде всего начинают работать мышцы глотки; тогда уже обливают голову. Вся эта операция продолжается иногда весьма долго. Кое как, при усилии всех офицеров колонны, люди были приведены в чувство часам к четырем пополудни, когда подъехал к биваку начальник отряда.

С штабом своим, под прикрытием 20 казаков, Ломакин выступил из Киндерли 17 апреля, после полудня, по прямой дороге в Арт-каунды. Одновременно с ним выступили: рота ширванского полка и одно полевое орудие от 2-й батареи 21-й артиллерийской бригады, по дороге к колодцам Он-каунды. Части эти предназначались для занятия опорного пункта в Биш-акты. В роту дан был всего один верблюд для поднятия двух бочонков воды, а под орудие 2 верблюда, для поднятия вьючных зарядных ящиков; довольствие люди несли на себе, а фураж везли на орудии.

Начиная от самого берега моря, на котором множество валявшихся трупов животных заражали воздух, до озера Каунды, где дороги разветвляются: одна идет к колодцам Он-каунды, а другая по дну высохшего озера к Арт-каунды, везде валялись тюки с довольствием и палые верблюды; множество этих животных, не имевших сил двигаться, неподвижно лежали по сторонам дороги; только немногие верблюды паслись стоя. Эти последние, завидев людей, делали неловкий скачек в бок и бежали подальше от дороги. Отбежав, они долго поворачивали голову за проезжими, и когда совсем успокаивались, медленно брели по пустыни. Не доходя высохшего озера Каунды, войска, предназначенные в гарнизон Биш-акты, потянулись прямо на север к Он-каунды, а начальник отряда с своим штабом повернул на северо-восток, к Арт-каунды.

Подходя к берегу высохшего озера Каунды, путешественнику открывается обширная синева, в роде той, какая бывает над морем; не верится глазам, пока не ступишь на дно озера, чтобы там не было воды. Спуск на дно озера довольно пологий и не представляет никаких затруднений для движения. Дно у берегов совершенно сухое; оно до того твердо что подкова не оставляет на нем никаких следов и при стуке копыт отдается металлический звон. По мере приближения к средине озера, которое в том месте, где его переходили, имеет от 3 до 4 верст ширины, дно становится мягким и сырым, а на самой средине уже появляется вязкая грязь и кое где в небольших выбоинах, произведенных когда то копытами, виднеются слои соли. Дно белое и ровное, как стол. Подъем на высокий противоположный берег по крутой тропинке весьма труден. Была уже темная ночь, когда поднимались по этой тропинке, лепившейся по краю скалистого обрыва. Чтобы не оборваться в кручу, все слезли с лошадей и вели их в поводу. Взобравшись на каменистый и совершенно бесплодный берег, остановились у небольшого родника, близ которого сложен был огромный бунт из кулей с овсом, оставленных проследовавшими войсками. На этих кулях начальник отряда с чинами штаба расположился на ночлег. На другой день рано утром глазам представилась несравненная картина. Внизу, на глубине, синева озера, со дна которого выступала огромная гора, имевшая форму совершенно правильного усеченного конуса; синева ограничена берегами самых затейливых очертаний и разнообразных красок, а там, в отдалении, за озером, небольшие холмы в виде многогранных призм сливались с горизонтом. У самого места ночлега на берегу есть нечто в роде ступени, шириною около сажени; на этой то ступени и находится родник. Вода, просачиваясь по капли сквозь свод небольшой пещеры, собирается в три небольшие ямки или запруды, сделанные из грязи. Из всех этих ямок нельзя набрать больше 3–4 ведер воды; при чем эту воду, по мелкости ямок, приходится черпать чарками. Только чрез час по вычерпывании, ямки пополняются водою. Когда здесь не бывает человека, то вода из ямок, проливаясь чрез край, капает в крутую ложбину берега и оживотворяет небольшой клочок скалы. Это единственное место на всем озере Каунды и в его окрестностях, где есть кустики зеленой травы и несколько свежих кустарников; затем на всем остальном пространстве, сколько видит глаз, нет признаков жизни.

18 апреля, рано утром, начальник отряда поехал к колодцам Сенек и на пути, около 4 часов пополудни, нагнал эшелон Тер-Асатурова, стоявший на биваке. Здесь он был свидетелем печальнейшей картины: повсюду разбросанный провиант, павшие верблюды и лошади, эти стоны, эти почерневшие, покрытия пеной губы и эти выкопанные людьми для себя ямы. Обойдя войска, он приветствовал их и ободрил словом, а рядового самурского полка Василия Иванова, который ободрял своих товарищей, произвел в унтер-офицеры и подарил ему 10 рублей; той же роты унтер-офицеру Викентию Анфонусу за то же самое подарил 10 рублей.