Выбираю таран

Как объясняли свой поступок сами летчики?

Спартак Маковский, сбивший за войну 18 самолетов врага, один из них — таранным ударом, на вопрос, думал ли он о своей жизни, идя на таран, ответил: «Нет, не думал. Я просто знал, что внизу бьются мои друзья, что им тяжело и, если гитлеровцы прорвутся туда, им еще тяжелее станет. Значит, надо уничтожить врага. А уж каким способом — значения не имеет».

Дмитрий Никитин объяснил свой шаг с позиций летчика и гражданина: «Настоящий летчик в первую очередь всегда расчетлив. Каждый из нас знал, сколько труда уходит на создание одной боевой машины. Знали мы и о тех безусых мальчишках у станков, что работают, подставив по малости роста под ноги ящик. А сколько возятся с каждым самолетом техники на аэродроме! Так что на таран я шел не из геройства — по необходимости. По-другому не выходило».

«По-другому» — означало выйти из боя, воевать по правилам врага.

Тараны совершались не только на истребителях — машинах, специально предназначенных для маневренного боя, но и на штурмовиках, дальних пикирующих бомбардировщиках, ближних бомбардировщиках, англо-американских «подарках» — «томагавках», «аэрокобрах», «хар-рикейнах», «киттихауках».

Разящие удары обрушивались на врага не только днем, но и ночью. Зарегистрированы двойные и тройные тараны: пока враг не рухнул вниз, бил его дважды, трижды своим самолетом советский летчик.

В списке поверженных тараном — фашистские самолеты всех марок: «дорнье», «мессеры», «фокке-вульфы», «юнкерсы», «хейнкели», «бранденбурги», «хеншели»…

Но долго не хотели верить в возможность сознательного тарана фашистские асы, объясняя его случайным столкновением.

И такое, конечно, случалось в горячке боя, в «собачьей свалке», как называли наши летчики воздушные битвы десятков и даже сотен машин с обеих сторон, или в ночных поединках при плохой видимости. Немало известно объяснений наших асов: «То был не таран, а случайное столкновение». Но в истории Великой Отечественной остались и ушедшие в радиоэфир гордые слова: «Иду на таран!» и — радостные крики товарищам по бою: «Я его тараном, братцы!» Многие летчики готовились к рискованному удару еще на земле, производя расчеты, чертя схемы «рубки» винтом или плоскостью, чтобы быть готовым к тарану «на крайний случай».

Тогда еще советские летчики не знали, что авиаконструкторы Германии, Англии, Америки и Японии, изучив этот «удалой прием русских» и его возможности применения в своих ВВС, решили разработать самолеты-тараны, наведя которые на цель, пилот должен был катапультироваться или, как в японских ВВС, погибнуть. Остановило их работы, уже в 50-е годы, появление реактивных машин — казалось, на них таран невозможен…

Советские пилоты превратили этот сопряженный с риском для жизни подвиг в прием воздушного боя. За годы войны были выработаны своеобразная методика ударов и их классификация.

Таран прямой, ударный, всей массой машины — аналогичен морскому тарану (сюда же можно отнести лобовой удар), он самый опасный для жизни атакующего (такой был у Скобарихина, у Прохорова, четвертый раз — у Ковзана).

Таран неполный, с подсеканием, или условно — с чирканьем (по примеру Нестерова).

Наконец, таран безударный, то есть «рубание», как говорят летчики, винтом или крылом по главным частям вражеской машины, чаще всего по хвостовому оперению. Это так называемый классический, или «культурный», таран, при котором, как правило, летчик благополучно садится и после замены покореженного винта или ремонта плоскости может снова подняться в небо. Таких таранов среди известных ныне — большинство.

Еще в августе 1941 года, только узнав об очередном заявлении Гитлера о том, что «воздушная война — германская форма боя», замечательный советский писатель Алексей Толстой встретился с первыми героями таранов и написал в «Красной звезде»:

«Нет, господа гитлеровские вороны! Богатыри — не вы! Воздух принадлежит смелым, сильным, талантливым, инициативным советским крылатым людям! Авиация — это русская форма боя! Небо над нашей Родиной было и будет наше!»

Воздушный таран — это история и в то же время нынешний день, потому что герои-таранщики еще живут среди нас. И от встреч с ними, седыми ветеранами, и с молодым обаятельным Валентином Куляпиным (таран 1981 года) остается даже после долгих расспросов удивление: такой необычайный подвиг — и такой обычный, простой человек!

Но нет, необычный все же! Не каждый смелый летчик готов сознательно пойти на сшибку своей машины с другой — на огромных скоростях, умножающих мощь удара, высоко над спасительной землей.

И не потому ли всегда были и есть у необычного подвига его стойкие приверженцы и, к сожалению, сомневающиеся «ревизоры»? Придется не раз в этой книге, рассказывая о том или ином герое тарана, вспоминать и о его приверженцах-подвижниках, увековечивающих память о нем, и о критиканах, пытающихся умалить его славу.

АСЫ И ТАРАНЫ

Таран — имя древнего бога грома-молнии, войны и побед у кельтских племен, бородатого гиганта с символами вечного движения в руках — колесом и спиралями. Предки нынешних французов, англичан, германцев приносили ему в жертву врагов. Но тщетно искать это слово в их лексиконе — забылось. (На немецком «таранить» — rammen; на английском «таран» — ram.) Часть кельтов («боевых топоров»), переселившись в Прикарпатье и срединную Русь, слилась со славянами, заменила Тарана (Тора) на громовержца Перуна, но имя древнего бога сохранилось у нас в названии грозного стенобитного орудия и яростной сшибки боевых судов, а позже самолетов, танков и других машин. И случайно ли, что идущий на таран готов принести в жертву жизнь врага и свою собственную?

Словом «ас» (дерзкий, опытный; в буквальном переводе с французского — туз) в годы Первой мировой войны называли летчиков, сбивших пять самолетов противника. Германцам оно напоминало имя богов из окружения Одина-Вотана-Тора — «ассов» (с двумя «с»), но своих летчиков они предпочитали называть «экспертами» — опытными.

Совсем не случаен и выбор фашистским руководством Германии кодового сигнала к началу вторжения в СССР: «Сказание о героях. Вотан. Некар. 15». Бог войны Вотан, по преданию, даровал победу тем, кто первым начинает сражение, им он открывает и тайну заветного клада с несметными богатствами…

Главный пропагандист и манипулятор сознанием миллионов германцев Геббельс в первые же дни войны посулил немецким домохозяйкам, уставшим от эрзац-продуктов и маргарина, скорые эшелоны с Украины и южных житниц России с хлебом, маслом, сахаром и даже сметаной. А для внушения солдатам веры в молниеносную победу над СССР на пряжках их ремней отчеканены были кощунственные слова: «С нами Бог!» Привести их к господству над всем миром призван был безобидный когда-то, общий для славян и всех европейцев по их арийскому прошлому символ солнца — свастика.

Но победителем стал народ, живущий с недавних пор в горделивом безбожии, но с готовностью исполнять главную заповедь — не щадить жизни «за други своя»!

Не потому ли так разнится отношение к подвигу: у наших бойцов — до самопожертвования, у германских — до определенных границ? Не потому ли тактика воздушного боя у наших летчиков строится на приоритете группового боя и взаимовыручке, у германских — на индивидуальной результативности? Главной задачей нашей истребительной авиации считается взаимодействие с наземными частями и помощь им в боевых действиях, а личный счет — это потом, а в германской — воздушные бои и число личных побед.

В советских ВВС счет побед велся по двум параметрам — сбитые лично и в группе. У немцев сбитые группой машины записывались на счет командира группы, как правило — известного аса-эксперта. В случае атаки парой — обоим асам.

«Победителей не судят!» — этот завет презрели после Второй мировой войны многие историки на Западе и, как ни парадоксально, кое-кто из наших соотечественников, постоянно напоминая, что, например, «их асы» сбили по 100 и более советских самолетов, а супер-ас Эрих Хартман — аж 352! Тогда как лучшие советские летчики Покрышкин — 59, Кожедуб — 62 (если, правда, прибавить самолеты, сбитые ими в группе, — у каждого более ста).