Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческ

«Старая армия до этой несчастной войны с Японией была крепка, как железо, благодаря аристократии казармы… фельдфебелям Андреевым, взводным Елисеевым и ефрейторам Касперовичам. Их убеждения были, что они начальство, а потому должны охранять Веру, Царя и Отечество, должны и солдат учить этой первой заповеди воина».

«В казарму раньше входили как в свой собственный дом. Между нами и нашими послушными солдатами была связь самая живая, несокрушимая. Если случалось кому из ребят крепко набедокурить, так, что нужно было отдавать под суд, — все офицеры сокрушались о провинившемся. Солдаты тоже боялись суда и часто шли к своим офицерам с просьбой заступиться за виновного.

— Плачет ён, — говорили они, — сознает, что глупостей наделал… Набейте ему морду хорошенько, ваше благородие, не отдавайте только парня под суд: пропадет».

И офицеры совместно с унтерами выручали солдат, часто рискуя служебным положением и деньгами. Да, виновных учили по-отечески. И те на всю жизнь оставались благодарными отцам-командирам за эту учебу, заменившую страшный и сейчас для любого из нас суд со всеми вытекающими.

«О политике не было ни слуху, ни духу, потому что нельзя было болтать “здря”. Кулаки непосредственного начальства были еще тверже их твердых убеждений в своем праве учить». При этом «Смею заверить, что безрассудства или злобы не было, злоупотребления кулаком не было тоже. Хорошего,работящего и честного солдата не били никогда».

Как видим, к этой армии в полной мере приложимы известные слова Александра Блока о русской армии: «Это ясная, твердая, верная сталь…» При наличии такой армии Россия была несокрушима, даже при измене отдельных представителей высшего командования. Японская война показала это с полной отчетливостью.

Подобное безобразие следовало срочно прекратить. 

И армия оказалась расколотой

«После японской войны стали искать стрелочника и нашли его в лице унтер-офицерского состава… Вместо того чтобы понять свои ошибки, свою лень, свои неумение и порочность, общество накинулось страстно и безудержно… на ни в чем неповинного строевого офицера и его помощника — унтера. И добилось того, что дискредитировало своими неосновательными рассуждениями офицеров, а еще больше наших помощников — фельдфебелей и унтеров…

Вместо того чтобы улучшить положение унтер-офицерского класса, его стали унижать, сводить на нет. Явилось новое направление и у солдат: нежелание быть унтер-офицером. Добились того, что унтер-офицер стал переходить на сторону солдата. И армия оказалось расколотой».

Русская армия не оказалась расколотой. Ее раскололи умышленно. Как умышленно привели в негодность наши снаряды для Цусимы. В.Н. Биркин несколько идеализирует ситуацию.

«Были сбиты с толку даже и многие офицеры… Эти офицеры тоже стали смотреть с пренебрежением на унтера и безжалостно уничтожали их права и обычаем наросшие традиции. А вместе с тем уничтожалась и та стальная прослойка, что была между народом и барами, охраняя последних от народного недовольствия…

Обрушиваясь в своих писаниях на жандармерию, на полицию и на армию, борзописцы совершенно не понимали, что рубят сук, на котором сидят сами. Вот уж, истинно… сказано — если Господь захочет наказать, то прежде всего отнимет разум». Причем во многом это безобразие «хило сверху, от той власти, которая возглавляла все Российское здание.

Не сам Царь, нет, он был первым офицером России, и от него мы, другие офицеры, видели много забот и даже любви. 

Но… милует царь, да не жалует псарь».

Внимательный читатель уже не раз встречал этот рефрен на страницах книги.

Нет Бога — не нужен Царь. Не нужно даже Отечество…

И, конечно же, удар наносился по религии, по вере. Важно было внести в армию дух вольномыслия, пренебрежения уставами и обрядами православной церкви, особенно в офицерской среде. Об этом я лично слышал от потомков старых офицеров, вернувшихся из эмиграции. Только там они осознали, к чему привело это свободомыслие. И справедливо говорит штабс-капитан Биркин:

«Раз наша религия является у нас господствующей и ни один русский не имеет права переменить ее, то и соблюдай строго все предписания и уставы церковные. Соблюдать же только одну формальную сторону не годится, неискренно и не по чести.

Ведь мы клянемся защищать Веру, Царя и Отечество. А далеко ли от одного нарушения до другого?.. Нет Бога — не нужен Царь. Не нужно даже Отечество…»

Это мы очень даже понимаем, сами наглядно видим. 

За Веру, Царя и Отечество… до последней капли крови!

Но вернемся к последним годам Империи. Общественность вбивала клин не только между солдатами и офицерами, но и между офицерами и унтерами:

«Писаки разные писали в таком духе, что солдата, мол, учит больше унтер, а офицер ничего не делает. Писаки не понимали, что дело-то наше много труднее. Вся наша служба, работа и жизнь зиждились на формуле: “За Веру, Царя и Отечество… до последней капли крови!”

Разве можно объяснить веру? Разве не известно было, что всякая попытка объяснить веру приводит к безверию и к ересям? Что мы смеем объяснять в вере? Какое право мы имеем говорить о Боге?.. Значит, и не болтай попусту. Молись утром и вечером перед иконой или пой молитвы, стой навытяжку. Перед Богом стоишь! Кланяйся Ему в землю…

Второе — Царь. Можно ли объяснить Царя? Начнешь объяснять, да так запутаешься… Царь для солдата должен быть почти таким же недосягаемым, как Бог. И он будет слушаться не рассуждая…

Зазубрил, что такое знамя, и почитай его как святыню, тоже не рассуждая. Начнешь рассуждать и заменишь святое знамя с изображением креста и лика Спасителя какой-нибудь красной тряпкой. Это мы уже видали.

Отечество! Защищай его до последней капли крови. Бей врагов внешних и внутренних. Тоже и здесь немного нужно рассуждений. Рассуждения непременно приведут к спорам да ссорам, к партиям и… Эрфуртской программе. И это мы уже видели».

Видим это и мы. 

Вопрос о воспитании нации

Одна из главных бед заключалась в том, что у нас до революции практически отсутствовало патриотическое воспитание молодежи, говоря современным языком. Почти как сейчас в демократичной РФ. Правда, тогда народ был в массе верующим, что как-то сглаживало издержки воспитания до поры до времени. Но тем не менее.

Если немецкий и японский учитель был главным проповедником и учителем патриотизма и иных гражданских добродетелей, то русский создавал нигилистов. В лучшем случае.

«Я отлично понимал, — продолжает Василий Николаевич, — что прежде чем обучать сознательно солдата, нужно обучить всю Россию. Нужно, чтобы каждый, до последнего мужика (и гимназиста. — Б.Г.), был наставлен в школе в вере и в любви к Царю и к Отечеству… тогда на этом “фундаменте” можно было бы и выводить узоры по системе наших теоретиков.

А у нас не только обучения всеобщего не было, а никто [ни] из представителей власти, ни из русской интеллигенции не задавался даже вопросом о воспитании нации. Не нашлось тогда человека в России, который эту задачу поставил бы во главу угла. Как важнейшую и главнейшую, как жизненную задачу».

В результате: «Немногочисленные (солдатские) школы попали в руки революционеров… Дисциплина ослабла. А разве может существовать хоть какая-нибудь армия без дисциплины?»

Здесь штабс-капитан Биркин также несколько идеализирует положение, сводя его опять к нерасторопности и недомыслию власти, в том числе и военного руководства, в результате чего произошел перекос в деле образования и воспитания солдат в антигосударственном направлении. На самом деле безобразие это и в этом случае во многом шло сверху.

Выше мы говорили, что циркуляром Главного Штаба № 197 от 27 ноября 1908 года Комитетом по образованию войск рекомендована к широкому обращению в войсках, особенно для нижних чинов (!), «История Русско-Японской войны» в пяти томах под редакцией гг. Бархатова и Функе. По характеру изложения материала — вполне думско-масонская.