Лабинцы. Побег из красной России

— Очень приятно познакомиться, — отвечаю ему спокойно, а у самого холодок страха быстро пробежал по спине.

Он вылавливает разных дезертиров, а дезертир вот стоит перед ним и сам пришел в его штаб. Надо уходить. И уходить как можно скорее. Но уходить умно.

— Так у вас, может быть, есть такая карта? Я с Урала. И здешняя местность мне незнакома, —• спрашиваю, а сам молю Бога, чтобы такой карты у него не было.

— Н-не-ет... такой карты нет. И я даже не знаю — есть ли она вообще? Помочь Вам не могу. Будьте сами осторожны, — отвечает он, а сам взглядом испытывает меня.

Вопрос исчерпан. Надо уходить. Он провожает меня до ворот, и я с ним говорю уже о погоде. Выйдя на улицу, пошел тихо к вокзалу, не оглянувшись ни разу, чтобы не показать виду, что я не тот, за кого выдаю себя.

Выскочил! Будь ты проклята, географическая карта красной России!

Поезд идет по сплошному лесу. В Петрозаводск прибыли днем. Это моя конечная станция, старый русский город. Беру извозчика и еду в советскую гостиницу. Она находится на улочке, впадающей в Онежское озеро. Заведующий проверил мои документы и отвел комнату «на трех человек».

В гостинице довольно чисто, я доволен. Отсюда до Финляндии чуть больше 100 верст. Ур-ра-а!.. Я почти у цели. А главное — в совершенно неведомом крае, где меня никто не знает и не узнает. Я спокоен.

Чтобы выехать из города, надо брать разрешение в городском совете. На завтра была суббота. Утром иду в этот совет. В приемной комнате густая толпа. В ней вижу типичного станичного парубка 16—18 лет. Он в бордовой плюшевой рубашке-бешмете под серой станичной курткой с красными петлицами, смугл лицом, на верхней губе пушок пробивающихся усов. Заключаю — он не только что кубанский казак, но он черноморский казак. Надо узнать — кто он и почему здесь?

В толпе незаметно протискиваюсь к нему и, как бы неожиданно, удивленно, спрашиваю:

— Что?.. С Кавказа?

— Та с Кубани, — совершенно безразлично отвечает он и отвернулся от меня.

Меня это не удовлетворило. Получив право на выезд из города, ожидаю его у выхода.

— Так ты говоришь — с Кубани!.. Давно оттуда? Как там — спокойно? — закидываю удочку для начала разговора.

— Та було спокойно, а тэпэрь с гор выйшов якыйсь бандыт Хвосты-ков и опять стало ныспокойно, — лениво, нехотя, отвечает он.

«Бандит Фостиков» — это один из доблестнейших генералов Кубанского Войска, возмущаюсь я.

Я не уловил в его словах и в интонации голоса — считает ли он генерала Фостикова «бандитом» по красной терминологии или совершенно не знает, кто таков Фостиков? В данном случае мне важно узнать — как попал сюда молодой кубанский казак и что произошло на нашей Кубани, которую я покинул год тому назад? И хотя он не словоохотлив и мое приставание к нему с вопросами о Кубани ему, вижу, не нравится, из коротких ответов узнаю: его «батько» за невыполнение «продналога» сослан сюда, и он, сын, приехал сюда с постановлением станичного совета «освободить отца». Они станицы Павловской Ейского отдела. Я выражаю желание повидать его отца, так как «у меня есть родственники на Кубани», вру ему, но он отвечает: «Хай краще завтра батько прийдэ в собор. Вин ходэ в цэркву кажнэ воскрэсэння, там тоди и побачытэсъ з ным».

На следующий день, в воскресенье, у городского собора жду встречи. Вижу вчерашнего хлопца и рядом с ним типичного черноморского казака с окладистой бородой, в тужурке, в папахе. Поздоровались. Старику, думаю, нет и 50 лет.

Служба окончена. Идем к ним. Живет он в комендантском управлении. Он свободен, но должен работать на берегу озера по погрузке и разгрузке пароходов. Когда мы подошли к управлению и я хотел распрощаться, чтобы не заходить в это опасное для меня учреждение, старик просит зайти к ним в гости и там поговорить.

Оказывается, сюда сослана и одна вдова-казачка за то же. Ей 45 лет. Щупленькая, в обыкновенной длинной станичной юбке с фартуком и с удивительно ласковыми нежными голубыми глазами. Она обязана стирать белье всем чинам управления, что и выполняет. Они оба не только одной станицы, но и соседи в ней. За ней также приехал сын-студент с постановлением станичного совета, ходатайствуя об освобождении.

Интерес свой к Кубани я объяснил тем, что там замужем моя сестра (вру им), а сам я студент из Екатеринбурга.

Как люди простые и также давно с Кубани, ничего особенного они мне не рассказали. Узнав, что сын вдовы студент, мне хотелось с ним встретиться. Он, конечно, о Кубани может мне больше рассказать. Он в городе и «скоро вернется» — сказала мать. Очень скоро появился молодой человек 25 лет, со смуглым, мужественным лицом, в студенческой тужурке, и поцеловал мать. Меня представили ему. Остро посмотрев на меня, он спросил:

— Откуда Вы?.. Кто Вы?

Его, видимо, удивило, что неизвестный человек вошел к ссыльным, сидит здесь с ними и о чем-то говорит.

— Студент Екатеринбургского университета, — отвечаю.

После некоторой паузы, вновь посмотрев на меня, спросил:

— Какого курса?.. Зачем сюда командирован?

— Первого курса. Командирован для исследования лесной подпочвенной растительности, — отвечаю так, как указано в моем документе.

Со стариками я сижу на одной длинной лавке, лицом во двор. Студент еще стоит, но против своей матери, а я сижу вдали от дверей. Мне показалось, что на мой последний ответ он улыбнулся. Сделав паузу, он вновь спрашивает-допрашивает:

— Если Вы студент 1-го курса, то как же Вас послали для изучения подпочвенных образований?.. Вы же в этом еще ничего не понимаете! А потом — почему Вас послали в Олонецкую губернию, когда на Урале лесов сколько хочешь?

Слушая его, я понял, что попал впросак. И если начну доказывать, то запутаюсь окончательно.

Отвечаю, что хочу просто попутешествовать... а наш университет, идя навстречу, дал мне на каникулы такую командировку.

Студент опять молчит, а я чувствую, что он совершенно не верит моим словам. Молчание становится тягостным. Я вновь проклинаю себя — зачем я вошел сюда? После новой длинной паузы вдруг студент говорит, смотря на меня:

— У Вас казачье лицо. Вы не казак ли, случайно?

Услышав это, я почувствовал, что скамейка подо мной будто зашаталась и мое тело немножко осело.

— У меня мать — казачка оренбургская, это ведь, близко к Екатеринбургу, — отвечаю и вижу, что мои лживые слова вызвали улыбку на лице студента.

Он даже как-то загадочно «шмыргнул» в нос и громко, насмешливо произнес:

— А мне кажется, Вы не только что казак, но Вы есть кубанский казак!

Студент «попал мне в самый глаз». Я чувствую, что и старик казак, и мать студента также видят во мне своего кубанского казака, но молчат, а студент, по своей несдержанности, буквально «ударил сплеча».

Мои мысли о том, чтобы не растеряться и не выдать себя. Студент — природный кубанский казак, но, может быть, он сочувствует красной власти?.. Ну, возьмет да и выдаст. Стоит ему только крикнуть через двор в комендантское управление. И если я скрываю свое настоящее происхождение, то, видимо, неспроста!

—■ Это Ваше дело предполагать, что я кубанский казак, но я есть студент Екатеринбургского университета, — уже зло отвечаю ему, чтобы отбить охоту допрашивать меня.

— Та оставь, Ваня, чуловика... чого ты пристав до його? — вступилась за меня его мать.

И он меня «оставил». Наступило молчание, то неловкое молчание, когда становится тяжко на душе. Я нахожу, что мне надо уходить отсюда, и уходить немедленно. Молчание давит всех.

— Почему их до сих пор нет?.. Обещали быть к одиннадцати, а их нет, — тихо говорит студент своим, рке не обращая внимания на меня.

«Кого же они еще ждут?.. Как бы не попасть в новую неприятность», — думаю. Студент мне уж не нравится. И пока я так думал, в сенях послышались шаги и в комнату, с вопросом «можно?», вошли два человека. Они весело, радостно, как свои, за руку поздоровались со всеми, а здороваясь со мной, остро посмотрели в глаза. Они в холщовых серых гимнастерках при казачьих поясах, в галифе и в приличных сапогах. На головах спортивные летние кепки. Вид молодецкий, подтянутый. Сели и сразу же заговорили о Кубани.