Выбираю таран

Это рассказ испытателя, ученого-экспериментатора, знающего, что за ним пойдут другие и этим другим нужно передать умение, уверенность — проложить дорогу.

В рассказе впервые проскользнула правда о не очень крепком здоровье Петра Николаевича: «Я очень малокровный, стоит мне немного поработать в кабине «ньюпора», и от прилива крови — сильное головокружение…»

На беду, газетчики опубликовали эту фразу и сделали тайное явным. Но — спасибо им! Зная об этом, еще большее преклонение испытываешь перед человеком, который, несмотря на физическое недомогание, превозмогал себя силой воли и выбрал профессию, где превозмогать приходилось постоянно, ежедневно. Не смог этого только однажды — при таране… Но при «петле» малокровие не помешало — она вышла в небе красивой, четкой — полный круг, как по циркулю. Первенство в рождении высшего пилотажа осталось за Россией.

Но боже, какой разноречивой была оценка этого поворотного момента в развитии мировой авиации!

Полковник Найденов писал в журнале: «Полет поручика Нестерова обнаружил отвагу, но в нем больше преобладает акробатизм, чем здравый смысл… Он был на волосок от смерти и с этой стороны заслуживает порицания и наказания… мне лично кажется справедливым, если Нестерова поблагодарят за смелость и посадят под арест на 30 суток».

Директор французской фирмы «Ньюпор» вместо благодарности за рекламу своего самолета, выдержавшего жестокие испытания «мертвой петлей», недовольно сообщил прессе: «Проблемы устойчивости «мертвая петля» не решает… Эта самая существенная задача авиации будет решена лишь с изобретением самолета, который нельзя будет повернуть в воздухе ни по воле ветра, ни по воле летчика… Не надо искушать самолюбия или честолюбия тех, кто не обладает всеми талантами Нестерова…»

«Кто не обладает…» — эта шпилька заставила смельчака авиатора Пегу тут же, изучив петлю Нестерова, совершить похожую. «Циркач, трюкач, русский Пегу», — называли Нестерова в прессе. В ответ — твердое и решительное слово Нестерова в «Санкт-Петербургской газете»: «В некоторых газетах появилась обидная заметка: «Он рисковал собой и аппаратом без разрешения начальства!» На это я должен заметить, что я не зеленый юноша, служу офицером восьмой год. Имею жену, двух детишек и мать, которой по возможности помогаю. Следовательно, рисковать собой для получения кличек вроде «русский Пегу» и т. п. мне не приходится». Далее Нестеров объясняет разницу между своим полетом и полетом Пегу: «Меня в полете центробежная сила прижимала к сиденью, и аппарат упирался вверх о воздух. Пегу центробежная сила выбрасывала из аппарата, а самый аппарат упирался вниз обратной стороной крыльев: бензин у него вытекал, и мотор не мог работать».

«В общем, все это доказывает, что аэроплан сделал обыкновенный поворот, только в вертикальной оси» — этот вывод Нестерова очень пришелся по душе отцу авиации Н. Е. Жуковскому. Изучив петлю Нестерова, он стал рассказывать о ней в докладах, на лекциях, потому что «значение этих полетов важно тем, что делает летчика, их изучившего, полным хозяином движения аэроплана в воздухе!».

Киевское общество воздухоплавания награждает Нестерова Золотой медалью за «мертвую петлю», а он стесняется ее принять и объясняет это в письме жене тем, что «ведь такой медалью награжден великий Жуковский!».

На вопрос: «Почему вы решились на рискованный шаг?» — Нестеров ответил: «Меньше всего я думал о себе: все мои мысли были о судьбе отечественной авиации. Я счастлив, что сделал полезное для России дело. Очень прошу сообщить об этом в газетах скромно и не создавать ненужного шуму».

Но тщетно предупреждать об этом газетчиков — шума было много. Прокатился он по всему миру. В Москву вскоре приехал авиатор-спортсмен Селестин-Адольф Пегу. Вечером 14 мая 1914 года он выступал в Политехническом музее в Москве после доклада Жуковского об успехах авиации.

Во время рассказа Пегу кто-то из зала передал записку, что знаменитый Нестеров находится в зале, сидит в первом ряду.

Экспансивный француз сбежал с трибуны, под гром рукоплесканий втащил Петра Николаевича на сцену и, указывая на Нестерова, произнес исторические слова: «Я считаю недостойным для себя выступать с докладом о «мертвой петле» в то время, когда здесь присутствует ее автор…»

Так встретились два знаменитых летчика, отвага которых была равна благородству их душ. После полетов Пегу в России, из которых ни единого не пропустил Нестеров, они долго горячо обсуждали каждый «трюк» — как выражался Пегу, «каждый маневр» — как называл эти «трюки» Нестеров. После отъезда Пегу Нестеров сделал обстоятельный доклад в Московском обществе воздухоплавания для любителей авиации и пилотов: «Знакомство с управлением аппаратами и взгляд на причину катастроф».

«Летая таким образом, всегда можно уничтожить неприятельский самолет. Вот в чем значение «мертвой петли», — говорил Нестеров. — Я свободно могу подлетать к любому самолету на расстояние двадцати метров и описывать вокруг него всякие пируэты, а это крайне важно для военных целей…» Вот с какого момента можно отсчитывать зарождение истребительной авиации. Два месяца оставалось до Первой мировой войны, и хотя самих самолетов в германской, французской и русской армиях было немало, но безоружные, пилотируемые летчиками, боявшимися крена, они не представляли опасности для войск, тем более что небольшая высота полета позволяла сбивать их с земли. Штабисты отводили им в военных действиях скромные роли разведчиков да корректировщиков артиллерийской стрельбы. Вторую — по предложению Нестерова, который в 1913 году на правах командира отряда испытал шесть способов целеуказания с самолета: четыре способа корректировки стрельбы и два — наводки орудий по летящим самолетам. Провел он и первые в мире опыты связи — флагами, звуковыми сигналами, включением-выключением мотора. Артиллеристы были особенно довольны: авиация показала, что может быть не только «ушами и глазами», но и «биноклем и телефоном» армии.

Так что же, самолет — лишь военное оружие? Эта мысль военных чинов опять встретилась с противодействием Нестерова: «Нет, самолеты прежде всего — средство передвижения и перевозки грузов!» Как, люди и грузы на этих хлипких этажерках?! Да далеко ли они улетят?!

Нестеров решил доказать, что далеко. Еще 10 августа 1913 года он, объяснив, что хочет подготовить летчиков своего отряда к предстоящим маневрам, группой в три самолета совершил перелет Киев — Остер — Нежин — Киев протяженностью 320 километров. На борт Нестеров взял кинооператора, просив его снимать землю сверху. Этот фильм, демонстрировавшийся в киевском кинотеатре, впервые показал людям землю с птичьего полета — реки Днепр, Десну, города Киев, Остер, Нежин… А в штаб пошла докладная записка поручика Нестерова о пользе аэрофотосъемки, при которой легко получить карту позиций и передвижений противника.

За этим перелетом последовала целая серия других. В жестокий шторм — по трассе Киев — Одесса — Севастополь, где его встречали летчики Качинской авиашколы. И накануне войны — Москва — Петербург, тоже в сильный ветер. Дальними перелетами Нестеров доказал, насколько ошибаются военспецы, считая, что самолет можно использовать лишь в тихую погоду — нет, во всякую! Нужно только умение им управлять. Можно летать и совершать посадку и ночью при кострах — это первым сделал летчик отряда Нестерова Михаил Передков, а Нестеров стал обучать ночному полету и посадке остальных.

Очень нашумевшим был его перелет из Киева в Петербург: огромное расстояние в 1250 километров он преодолел за восемь часов (не считая посадок), и не один, а с пассажиром — мотористом Нелидовым. Сделано это было, как обычно у Нестерова, без огласки, без приготовлений.

— Откуда вы взялись? Вы же в Киеве? — встретили его удивленные возгласы гатчинских летчиков.

— Да, сегодня утром были еще там, — отвечал Нестеров. Его пригласили на товарищеский офицерский ужин, но Нестеров, заметив, что неприглашенный унтер-офицер Нелидов скромно отошел в сторону, резко сказал:

— Без Нелидова принять приглашение не смогу. Только с ним.