Александр Иванович Шокин. Портрет на фоне эпохи

Прервем цитату. Представляется, что проскальзывающая здесь ирония неуместна. А.И. Шокин всегда рассуждал таким образом, а результативность его образа мыслей и действий, то, что эти слова не были для него пустыми, были доказаны всей его последующей деятельностью. Да и оценка эрудиции собравшихся, ни в коей мере не посягая на достоинства В.Д. Калмыкова, представляется все же несколько спорной, хотя бы потому, что у автора цитируемых мемуаров он почти везде действует в паре со своим первым заместителем. «Шокин нервничал и резко обрывал директора института телевидения (ВНИИ-380) Росселевича и директора института радиосвязи (НИИ-695) Гусева, выступавших в поддержку моих предложений. В такой накаленной обстановке неунывающий Алексей Богомолов заявил, что если всей мощности ГКРЭ не хватит, то ОКБ МЭИ готово взяться за проектирование и создание наземных антенн диаметром 30 и 64 метра, и не в далеком Крыму, а здесь, под Москвой, на Медвежьих озерах. Это предложение было встречено общим смехом и ядовитыми репликами. Руководители основных институтов радиоэлектроники чувствовали неприкрытую агрессивность молодого коллектива МЭИ и явно побаивались его перспективных предложений. Соколов вернул всех с марсианских орбит на Землю: «Для строительства измерительных пунктов дальней связи потребуется стянуть только в Крым десять тысяч рабочих. А еще Уссурийск, из которого мы должны осуществлять контроль за третьей ступенью и в какой-то мере дублировать крымские пункты! В то же время постановления еще нет и даже пока еще нет аналогов в мировой практике? Все, что касается бортового радиокомплекса, по-видимому, при исключительном напряжении может быть создано. А вот как быть с «землей», сказать трудно – от ГКРЭ нет четких заданий». В конце совещания появился Калмыков. Он сообщил, что локаторы ПВО вели самолет, который пересек нашу границу со стороны Ирана на очень большой высоте, но пока согласовывали вопрос: сбивать его ракетами или нет – он благоразумно развернулся и ушел. Совещание закончилось общими и неконкретными поручениями… Богуславский в «мужском» разговоре сказал: «Яне верю в возможность создания за семь месяцев надежного многофункционального «радиокомбайна» для аппаратов МВ. Мы должны идти на совершенно не оправданный риск. Сколько-нибудь серьезная проработка в лабораториях, испытания элементов в этих условиях невозможны. Для испытаний на ресурс и живучесть нет ни времени ни оборудования. Начинать бешеную гонку без надежды на успех я не хочу и Михаила (Рязанского) буду отговаривать. Пусть за эту задачу берется команда Белоусова… У них новая фирма, им нужно завоевывать место под солнцем. Если и провалят дело, по молодости им простят». Но Богуславский был готов уговаривать Михаила Рязанского взяться за разработку антенн крымских пунктов – «не отдавать же такие «куски» Богомолову».

Такое распределение работ в дальнейшем и было принято вплоть до середины 1960-х годов.

Нервное состояние Шокина на совещании можно понять – авантюры всегда претили его вдумчивому системному подходу к решаемым задачам. Чуда не произошло, и в августе 1960 года – всего за два месяца до момента пуска – сборщики Королева все еще возились вокруг разобранного технологического марсианского объекта. Никакие испытания еще не начинались: радиокомплекс от ГКРЭ еще не поступал. Ответственность руководства СКБ-567 и ГКРЭ за невыполнение работ по межпланетному радиокомплексу в нереальные сроки была вполне реальной. Королев, вернувшись с успешного запуска третьего корабля-спутника с собаками Белкой и Стрелкой, по «кремлевке» пригрозил доложить «лично Никите Сергеевичу», что обещанный пуск в сторону Марса в текущем году не состоится. В тот же день в СКБ-567 состоялась встреча Королева, Калмыкова и А.И. Отдельные блоки радиокомплекса были в наладке и доработке и комплексные испытания еще не проводились. После короткого обсуждения Королев, понимая всю сложность ситуации, решил не прикрываться чужими срывами и предложил ограничиться испытаниями отдельных блоков, и без комплексных испытаний всю аппаратуру отправить к нему для установки на борт автоматической межпланетной станции. Предложение было неожиданным и рискованным, так как фактически ответственность за надежность радиокомплекса перекладывалась на ОКБ-1.

Из-за неполадок радиоаппаратуры старт на Марс несколько раз переносился, оптимальная точка запуска космического корабля была пройдена. Несколько раз пришлось облегчать корабль, снимая научную аппаратуру. Королев очень резко выступил в адрес Калмыкова, выразив вотум недоверия СКБ-567 и лично Белоусову. Он просил до следующей работы передать СКБ на правах филиала Рязанскому. Наконец запуск состоялся, но ракета на орбиту не вышла. Все тяжкие труды и бессонные ночи пропали даром. Следующий старт на Марс состоялся в январе 1961 года. На сей раз радиокомплекс был в лучшем состоянии, но история повторилась.

«Виновником в обоих случаях формально было ОКБ-1. Смежники, кроме Виктора Кузнецова, которых мы обвинили в низком качестве аппаратуры и срыве сроков, на этот раз были ни при чем. Можно было предыдущую аварию списать на Кузнецова. За гирогоризонт ни Королев, ни я, ни мои товарищи в такой ситуации ответственности не несли. Но общее горе от двух аварий подряд после полутора месяцев непрерывного сверхнапряжения было столь сильным, что никто не вспоминал о прежних обидах. Калмыков имел все основания отыграться за резкие выпады Королева в свой адрес. Он этого не сделал» [271].

А.И. Шокин и М.В. Келдыш

Королеву приписывают высказывание примерно в том духе, что если сделал вовремя, но плохо, то запомнят то, что сделано плохо, и наоборот, когда сделано хоть и с опозданием, но хорошо, то запомнят именно то, что сделано было хорошо. В приведенном выше эпизоде он явно стремился выдержать сроки, вполне осознавая невозможность выполнить работу хорошо. Конечно, и в подобных явно авантюрных проектах, стоивших работавшим над ними людям многих бессонных ночей, нервов и, в конечном счете, здоровья, была определенная польза в накоплении опыта и знаний.

Да, из классических вопросов русской интеллигенции: «Что делать?» и «Кто виноват?» в шестидесятые годы и Королев, и Калмыков, и Шокин, и многие другие явно предпочитали первый. Они обладали способностями определить, что нужно делать в каждом конкретном случае, и умением выполнять принятые решения. Чем дальше мы уходим от этого времени и его героев, тем чаще предпочтительнее оказывается второй вопрос при невыполненных делах.

Запуски космических объектов производились все чаще, пропагандистская машина уже не могла остановиться, и Хрущев пугал американцев рассказами о том, что в Советском Союзе ракеты на заводах делают, как сосиски. Но многое далеко не соответствовало действительности, и по числу ракет, способных доставить ядерные заряды на территорию противника через океан, мы сильно отставали от США. К тому же наибольшими возможностями для доставки тяжелых боеголовок на территорию США обладали пока еще только модификации «семерки». Тем не менее совместные испытания новой модификации ракеты Р-7А (8К74) в течение года были успешно завершены, и в сентябре 1960 года она была принята на вооружение.

Для военных ракет других конструкторов: М.К. Янгеля, а затем и В.Н. Челомея – на полигоне были построены новые стартовые площадки, на которых тоже готовились пуски. 24 октября 1960 года произошла авария с ракетой Янгеля Р-16. Погибли М.И. Неделин, возглавлявший Государственную комиссию по ее испытаниям, молодой заместитель председателя Госкомитета по оборонной технике Л.А. Гришин (один из заместителей председателя Госкомиссии), с которым у А.И. Шокина на полигоне установились дружеские отношения, Б.М. Коноплев, главный конструктор системы управления, и еще многие другие товарищи.

Шокин в это время находился в Москве. Хотя в печати об аварии не сообщалось, а гибель маршала была отнесена к последствиям «авиационной катастрофы», он, как всегда в таких случаях, от семьи секретов не делал. Под впечатлением от этой трагедии он рассказал эпизод, когда сам чуть было не погиб в результате аварии ракеты: