Главная тайна Библии

При этом само слово «воскресение» постоянно сохраняет свое первоначальное значение, так его всегда понимали и те, кто в него не верил (античный языческий мир), и те, кто верил (многие иудеи I века). Его не использовали, чтобы описать «жизнь после смерти». Оно указывало на новую телесную жизнь после любого рода состояния, которое непосредственно следует за смертью. Другими словами, воскресение — это жизнь после «жизни после смерти».

Но как же тогда понимать некоторые другие тексты, например главу 1 Первого послания Петра, где говорится о спасении, «сохраняемом на небесах для вас», чтобы теперешняя вера позволила достичь «спасения душ ваших»? Я думаю, что тут христианина Запада подводит автоматизм восприятия. Большинство современных христиан, читая подобные выражения, предполагают, что небеса и есть то место, где мы получаем «спасение» — или же что «спасение» сводится к тому, чтобы «отправиться на небо после смерти». Это создает неверный контекст для интерпретации некоторых важнейших слов Евангелия: например, «войти в Царство Небесное» у Матфея или призыв «собирать себе сокровища на небесах», и ведет к опасным ошибкам. То, как мы (по меньшей мере, в западном мире) сегодня понимаем подобные слова, радикальным образом отличается от того смысла, какой они имели для Иисуса и Его слушателей.

Прежде всего, слова о «небесах» здесь на самом деле суть просто почтительные слова о Боге, так что «сокровища на небесах» означают «сокровища в Божьем присутствии» (ту же самую мысль в других местах отражают слова Иисуса, кто «в Боге богатеет»). [172] С первым смыслом «небес» тесно связан второй: «небеса» есть то место, где Бог хранит свои блага, которые намерен раздать в будущем. Это не означает, что они должны там остаться и что ими можно наслаждаться, только попав на небо; они просто там надежно хранятся до того дня, пока не станут реальностью на земле. Если я говорю другу: «Я припас для тебя пиво в холодильнике», — это не означает, что я его приглашаю влезть в холодильник и там пить пиво. Божье наследие, неподвластный порче новый мир и новые тела, которые этот мир заселят, уже хранятся для нас в надежном месте, однако это не значит, что мы отправимся получать их на небеса, но они родятся в этом мире, — а если сказать точнее, на новом небе и новой земле, в обновленном мире, о котором я говорил ранее.

Думая о таких текстах, как Первое послание Петра, и некоторых других, важно учитывать еще одно обстоятельство: у первых христианских авторов слово «душа» редко используется в нашем смысле. В античном мире слово psyche широко применялось и имело множество значений. В отличие от позднейших христиан или, скажем, буддистов, авторы Нового Завета не понимали под «душой», если можно так сказать, «ту твою часть, которая в конечном счете будет спасена». Слово psyche у них, как и еврейское слово nephesh, указывает не на бесплотную внутреннюю часть человека, но на то, что мы назвали бы просто «человеком» или даже «личностью». И в главе 1 Первого послания Петра говорится, что эта «личность», «твое подлинное Я», уже спасена, а однажды получит спасение в совершенно телесном виде. Вот почему у Петра эта надежда на спасение так тесно связана с воскресением Иисуса. По его словам, Бог «возродил нас к надежде живой чрез воскресение Иисуса Христа из мертвых». [173]

3. Воскресение в Посланиях к Коринфянам

Любой разговор о будущем воскресении неизбежно приводит к апостолу Павлу, и особенно к двум его посланиям христианам Коринфа. Это крайне замысловатые тексты, вызывающие массу споров, и в других местах я их разбираю во всех деталях. Теперь же я просто изложу мои главные аргументы, начав со Второго послания к Коринфянам. [174]

Пассаж о воскресении в главах 4 и 5 2 Кор входит в состав пространного и страстного разговора об апостольстве самого Павла. Говоря о своем служении, Павел пишет: «Сокровище это мы носим в глиняных сосудах, чтобы превосходство силы принадлежало Богу, а не было от нас». И развивая это утверждение, он переходит к надежде будущего, в контексте которой обретает должный смысл нынешняя жизнь с ее противоречиями и страданиями. И если бы это место кончалось последними стихами главы 4, мы могли бы подумать (а некоторые продолжают отстаивать именно такую интерпретацию), что в представлениях Павла — это надежда покинуть тело и стать чистым духом: «Если и разрушается внешний наш человек, то наш внутренний обновляется со дня на день», — говорит он. Не подходит ли апостол Павел крайне близко к Платону, желая покинуть обреченное на разрушение смертное тело, чтобы от него осталась прославленная бессмертная и бесплотная душа?

Никоим образом. В главе 5 Павел говорит о новой «палатке», или «скинии», которую мы получим. Это новый дом, новое жилище, новое тело, заготовленное для нас Богом (и опять же хранящееся на «небесах»), которое мы наденем на себя поверх старой «палатки», чтобы смертное было поглощено жизнью. И снова апостол утверждает, что Бог осуществит это силою Духа.

И здесь современному человеку необходимо совершить переворот в своем восприятии. Мы так долго пользовались мысленными образами, поставляемыми Платоном, что как нечто бесспорное принимаем ключевое онтологическое различие между «духом» как чем–то нематериальным и «материей», которая вещественна, осязаема, имеет «физическую» природу. И мы думаем, что осязаемая реальность — это одно, а идеи, или ценности, или духи, или привидения — это нечто абсолютно иное (при этом часто забываем, что и последние относятся к совершенно разным категориям). Мы знаем, что тела разлагаются и умирают, что дома, храмы, города и цивилизации превращаются в прах, а потому предполагаем, что тело и физическая природа изменчивы и временны, следовательно, постоянство, и бессмертие принадлежат только нематериальным вещам.

Павел таким образом выражает свое несогласие с подобными представлениями. А на самом деле они расходились даже с господствующей космологией того времени, где стоицизм был популярнее платонизма. И тем более резко они отличались от иудейского богословия творения, на почве которого выросло богословие нового творения Павла, связанное с воскресением Иисуса. [175] Павел хотел изменить образ мыслей коринфян, и его слова так же действуют на нас.

Павел предлагает нам вообразить себе новый тип физической природы, которая относится к нашему нынешнему телу примерно так же, как нынешнее тело относится к призраку. Это нечто куда более реальное, более прочное, более телесное, чем наше нынешнее тело — подобно тому как нынешнее тело более вещественно, более осязаемо, чем бесплотный дух. Иногда, описывая тяжело больного человека, мы говорим, что «от него осталась только тень прежнего». Если Павел был прав, это означает, что в нынешней жизни христианин всего лишь тень самого себя в будущем. Он станет в полной мере самим собой, когда получит новое тело, которое (уже подобрав должным образом размер) заготовил ему Бог в Своем хранилище на небесах, чтобы облечься в него поверх старого — или поверх того Я, которое сохранилось после смерти тела. Это совершенно верно передает один из великих пасхальных гимнов:

Павел остро осознает, что еще не обрел подобного состояния. Он спешит подчеркнуть, что апостольское служение как раз и вынуждает его переживать слабость и страдания, сопряженные с нынешним положением вещей. Но он утверждает, что нам всем придется предстать перед судом Мессии (2 Кор 5:10), а для этого нам понадобятся тела. Тут Павел, подобно Иоанну, следует Дан 12 и другим иудейским текстам того же рода.