О мифологии и философии Библии

В III–II вв. до н. э. фарисеи стали приобщать к Торе произведения под названием Пророки и Писания, утверждая, будто и они даны свыше. Уже в середине II в. до н. э. иудейский канон числил 24 книги. В древнееврейском тексте кн. Даниила (IX, 2) он назван Сефарим (т. е. книги, что соответствует греческому слову «библия»).

Впервые понятие «священное писание» ввели в богословский оборот талмудисты. Они стали делить все книги на канонические и неканонические (посторонние книги), предупредив: «Кто вносит в свой дом больше 24 книг, тот вносит смятение в свой дом» (Сангедрин 28а).

Авторы талмудического трактата Сангедрин на вопрос: «Какие лица не имеют удела в будущей жизни?» — ответили: «Кто говорит, что… Тора не от бога». Рабби Акиба добавил: «Также кто читает сефарим хицоним (посторонние книги. — М. Б.)». К этим лицам прибавили тех, «кто отвергает иго, кто нарушает знак завета, кто изобличает Тору» (Сангедрин 10а).

Наряду с теологами «теорию» о боговдохновенности Ветхого завета активно распространяли иудейские философы, грамматики и историки древности: Филон Александрийский, Иосиф Флавий, переводчики Ветхого завета на греческий и арамейский языки.

Апологеты Библии ввели в правило публичные чтения в синагогах ее произведений по субботам и в дни религиозных праздников. К ее текстам обращались во время народных бедствий и народных празднеств, во время богослужения, исполнения обрядов и т. п. Перед лицом злостных измышлений и погромов раввины сумели внедрить в сознание забитых и темных еврейских масс веру в боговдохновенность Ветхого завета.

Проповедниками «теории» сверхъестественного генезиса Библии были и идеологи первоначального христианства и «отцы» церкви. Уже в IV в. постулат о боговдохновенности Библии стал догматом, т. е. обязательным положением для христианина. Этому догмату (как, впрочем, и всем остальным), учила церковь, надо слепо верить, ибо он не подлежит никакому сомнению и критике.

Научное исследование исторических условий возникновения библейских произведений и социально-политической обусловленности заключенного в них содержания подорвало веру в священное писание. Современные теологи вынуждены отметить: научные открытия и социальные события XX в. перевернули и сокрушили догмы и традиции. В связи с этим и во имя «спасения» Библии им приходится искать новые приемы толкования се текстов.

Еще в конце прошлого века православный богослов В. Добротворский с тревогой предупреждал: библейская критика — «наука деликатная». А посему исследователь Библии — христианин должен всегда помнить, что он прежде всего христианин, а потом критик. Вера, поучает он, должна составить преимущество и отличительную черту критики. «Свидетельства церкви, — умозаключает богослов, — преимущественны перед свидетельством науки» ². И хоть он не в состоянии привести ни одного довода против нее, богослов пытается объяснить противоречия и разночтения в Библии тем, что они образовались будто бы в силу неточного обращения со словами. А слово не более как сосуд. Его можно критиковать. Однако и такая критика, которая направлена против «оболочки» и «сосуда», должна быть сугубо осторожной. Ибо, взывает Добротворский, «кто дорожит сокровищем, тот будет благоговейно обходиться с сосудом, в котором оно заключено» ³.

Современные протестантские теологи, как бы вторя православному богослову, изощряются в спасении хотя бы «божественного ядра» священного писания. Р. Бультман, например, учит, будто текст евангелий — это заключительная фаза длительного развития форм, в которых выражена вера и проповедь раннехристианских общин. А потому-де мы не можем на основе евангелий знать жизнь Христа. Из евангельских текстов можно только осмыслить значение Христа для веры. А это якобы «и есть то единственное, что имеет смысл для христианина» ⁴.

Подобные спекуляции свидетельствуют о полной несостоятельности учения церкви о боговдохновенности Библии и об отсутствии каких-либо разумных доводов у защитников этого учения.

Библия и литература древнего востока

Отметая богословскую и идеалистическую концепцию исключительности библейской литературы и рассматривая ее как важнейшую часть древнееврейской культуры, мы подчеркиваем тот факт, что Библия непосредственно связывает нас с мифами и легендами Шумера, Древнего Египта, Вавилона. Стало быть, библейская эстетика возникла внутри древневосточной.

Исследователи Библии знают много примеров сюжетной близости ветхозаветной и шумерской, египетской, древневавилонской мифологии и литератур. Общеизвестны тождественность вавилонских и иудейских мифов о сотворении человека из глины, о великом потопе, вавилонской башне и т. п.

Крупнейший исследователь шумерской письменности С. Н. Крамер писал: «Шумерская литература оказала на древнееврейскую глубокое и сильное влияние… Разумеется, шумеры не могли оказать прямого влияния на древнееврейскую литературу, потому что сами исчезли задолго до того, как появились евреи. Однако нет никаких сомнений в том, что шумеры многое дали хананеям, непосредственным предшественникам евреев в стране, которая позже стала называться Палестиной, а также соседним народам — ассирийцам, вавилонянам, хеттам, хурритам и арамеям» ⁵. В качестве убедительных примеров параллелей и сходства двух литератур ученый сравнивает шумерскую поэму «Энки и Нинхурсаг» с текстами Ветхого завета о сотворении Евы, библейский рассказ о Ное и шумерское повествование о Зиусудре, прототипе Ноя и т. п.

О родстве ветхозаветных литературно-художественных образных систем с древнеегипетскими свидетельствуют Притчи Соломоновы и Сборник житейских советов, составленный в III тысячелетии до н. э. придворным вельможей фараонов V династии Птахотепом. Сличение текста египетского памятника II тысячелетия до н. э. под названием Амен-ем-опе с Притчами показывает почти буквальное совпадение изречений этих двух книг.

Даже декалог, который в Ветхом завете преподносится как исключительное откровение Яхве, обязан своим происхождением древнеегипетской Книге мертвых.

Археологические раскопки XIX и первой половины XX столетий в Месопотамии и в других странах Ближнего Востока, в Иудейской пустыне и в Израиле обогатили библеистику и способствовали верному пониманию Библии. Расшифровка археологических находок и исследование их содержания проливает яркий свет на первоосновы и происхождение Библии. «Сегодня, — пишет С. Крамер, — мы можем с уверенностью сказать, что этот литературный памятник возник вовсе не мгновенно — отнюдь не как некий искусственный цветок, выросший на пустом месте. Он уходит корнями в глубь веков, он впитал в себя соки всех соседних стран» ⁸.