О мифологии и философии Библии

Как писала французская газета «La Presse Nouvelle» (20 декабря 1971 г.), случай с Мириам вызвал серьезную тревогу среди широкой демократической общественности Израиля, которая даже не подозревала, что Верховный раввинат страны ведет счет «мамзерим» и бдительно следит за тем, чтобы они не вступали в брак со «стопроцентными» евреями. Но кто такие мамзерим? Это, прежде всего, дети, родившиеся от смешанных браков. К ним относятся и дети, которые родились в неоформленных по религиозному канону браках. По учению раввинов, к мамзерим следует также причислить и тех детей, мать которых родила их во втором браке, но не оформила в соответствии с предписаниями иудаизма свой развод с первым мужем.

Согласно библейскому законодательству, мужчина и женщина, нарушающие ветхозаветное семейное право, подлежат изгнанию из иудейской общины или даже смертной казни. Что касается мамзерим, то они «не могут войти в общество Яхве и их десятое поколение не может войти в общество Яхве» (Второзаконие, XXIII, 2).

На защиту библейских законов о семье и браке стали не только раввины, но и некоторые «светские» деятели Израиля. Так, газета «Маарив» ¹⁶ назвала лиц, выступавших против ветхозаветных уложений, «троянским конем», ибо они своим вольномыслием подрывают основы государства. Даже люди неверующие, писала газета, и те должны понять, что законы о семье и браке Торы, Ездры и их сторонников представляют собой границу, нарушение которой таит в себе большую опасность. «Маарив» восхваляет правительство Израиля, которое рьяно охраняет семейное право клерикалов. Газета откровенно проповедует: гражданский брак в Израиле недопустим, а для заключения синагогального брака жених и невеста обязаны доказать, что они «полноценные» евреи. В противном случае раввины вправо запретить брак. Проекты, внесенные в кнесет (парламент) о признании гражданского брака, встречают резкий отпор со стороны депутатов от клерикальных партий.

В свете сказанного приобретает особо актуальный характер анализ библейских произведений Руфь и Песнь песней, пронизанных светлыми идеями об идентичности естественных основ эмоциональной жизни различных племен, о великой и непоборимой силе любви.

В кн. Руфь рассказывается о том, что Елимелех с женой своей Ноеминь, которые были родом «из Вифлеема Иудейского», проживали с двумя сыновьями на полях Моавитских. Оба сына взяли себе в жены моавитянок. Имя одной Орфа, другой — Руфь. Когда муж и сыновья Ноемини скончались, вдова решила вернуться в Иудею. Орфа и Руфь хотели пойти вместе с нею. Но Ноеминь им сказала: «Зачем вам идти со мной? Разве еще есть у меня сыновья в моем чреве, которые были бы вам мужьями?» (Руфь, I, 11). Оставайтесь в Моаве и выходите вторично замуж. Орфа согласилась с доводами свекрови и решила не покидать родины. А Руфь сказала Ноемини: «Не принуждай меня оставить тебя… куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом» (I, 16). Когда они пришли в Вифлеем, то Руфь, чтобы прокормить свекровь и себя, стала подбирать колосья на чужих полях. Случайно она оказалась на поле богатого родственника своего умершего мужа Вооза. Знатный земледелец заметил нежную и скромную Руфь и проникся к ней горячей симпатией.

Автор повести нарисовал образ прекрасной моавитянки, не испорченной никакими причудами и прихотями. Ее природный ум не знает лукавства и фальшивого притворства. Ее горячее сердце умеет пылко любить и быть благодарной за любовь. Руфь очаровывает своей безыскусной скромностью и незапятнанной чистотой.

По совету Ноемини, Руфь посещает Вооза ночью на гумне. Во время этой встречи Руфь напоминает ему, что, согласно иудейскому закону, он обязан был приобрести участок земли, оставшийся после Елимелеха, и заодно взять ее в жены. Соблюдая закон, Вооз женился на ней.

Авторы многих библейских книг воспроизводили современные им события так, будто они совершались в давно прошедшие времена. От этого события становились как бы достовернее. Автор Руфи также перенес действие своего рассказа в глубь времен. По его рассказу, Руфь и Вооз, прародители царя Давида, жили в XI в. до н. э. Свое бесхитростное изложение о том, что якобы происходило в давние времена, он направлял против антигуманных «священных» деяний Ездры и его единомышленников, свидетелем которых он, надо полагать, был.

Кн. Руфь противостоит безжалостным законам жрецов и книжников. Поэт намеренно перенес события в XI в. до н. э., чтобы вызвать тень царя Давида. Связывая рождение этого канонизированного иудаизмом персонажа с моавитянкой, поэт доказывает богоугодность иноплеменных жен. Автор Руфи протестует против вмешательства иерархов в семейную и личную жизнь мирян.

Устное предание развивало идею Руфи, в нем высоко ставилась женщина, ее любовь и преданность, независимо от того, из какого она племени и рода. Примечательна в этом плане загадка, составленная из 15 вопросов о том, чем одно явление могущественнее другого. Бездна могущественна, но земля сильнее ее, поглощая бездну. Горы сильнее земли, возвышаясь над нею. Но железо могущественнее гор, оно раскалывает их, а огонь расплавляет железо. Всепожирающий огонь укрощается водой. Воды могучи, но их уносят облака. Облака разгоняются ветром. Однако стена, созданная руками и умом, пересилит ветер. Крепка стена, но человек может снести ее. Печаль сильнее человека, она подрывает его силы. Вино способно заглушить печаль. Велика сила вина, но сон ее прогоняет. Крепок сон, но любимая женщина берет верх над сном. Заканчивается загадка утверждением: всего сильнее любовь женщины и любовь к женщине ¹⁷.

Как видим, уже в ту пору, когда книжники свирепо расправлялись с «вероотступниками», заповеди Торы, касающиеся семьи и брака, подвергались серьезной критике. В противовес законодательству Торы, с ее мрачным взглядом на человека неиудейской веры, возникало сознание, которое считало всех людей равноправными. Убежденность в праве человека вольно любить и любовью творить добро ярко воплощена в Песне песней.

Многие исследователи Ветхого завета полагают, что Песнь песней — это собрание фольклорных интимно-лирических песен, обнародованное во второй половине III в. до н. э. Почти все библиоведы согласны с датировкой книги, но многие из них возражают против определения ее жанра как стихотворного сборника лирики. Исходя из того факта, что народы Ближнего Востока торжество венчания обставляли веселыми песнями и плясками, а невесту и жениха величали царицей и царем, библеист Будде, например, утверждал, что Песнь песней представляет собою древнееврейское стихотворное свадебное драматическое действие. Советский ученый И. М. Дьяконов также считает, что Песнь песней — это «сборник песен, исполнявшихся на свадьбах, а не единое произведение» ¹⁸.

Основанием для такого вывода служит то, что герой и героиня Песни песней, пастух Соломон и пастушка Суламита, именуются царем и царевной, что характер и чувства действующих лиц не описаны, а выражены в монологической и диалогической формах. Но независимо от того, к какому жанру следует отнести исследуемое произведение, ясно одно: главный герой стихов «Песни песней» — это любовь.

Отвергая религиозное ханжество, поэт свободно и откровенно воспевает любовь, ее величие и бесстрашие. Песнь песней — не плавный рассказ о любовных переживаниях юноши и девушки, а страстная поэма. По структуре своей она необычна, ибо «пламенные любовные излияния, — по словам Гете, — нанизаны на сюжетную канву, напоминающую древние пасторали». Сюжет поэмы едва уловим: пастушку Суламиту поставили стеречь виноградники «сыновей ее матери», но, замечает поэт, собственного виноградника она не смогла уберечь. Ее тянет к любимому, она ищет его повсюду и днем, и ночью. «Скажи мне, ты, которого любит душа моя: где пасешь ты? где отдыхаешь в полдень? к чему мне быть скиталицею возле стада товарищей твоих» (I, 6).

Братья недовольны поведением Суламиты, они препятствуют ее любви, но разлука с милым горше смерти. «Возлюбленный мой, — поет пастушка, — принадлежит мне, а я ему; он пасет между лилиями… Я принадлежу другу моему, и ко мне обращено желание его» (II, 16; VII, 11). Любовь Суламиты преодолевает все препятствия, ибо сильна, как смерть, любовь, тяжела, как яд, ревность, стрелы любви — стрелы огненные: «Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее» (VIII, 7). С чувством подлинного гнева поэт защищает любовь от самодовольной священнической знати, высокомерно полагающей, что любовь можно купить за золото и звания: «Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презрением» (VIII, 7).