Тайное Пламя. Духовные взгляды Толкина

В «Покорителе Зари» Льюиса мальчик Юстэс никак не может поверить, что и в самом деле повстречал звезду «на покое». «В нашем мире, — сказал Юстэс, — звезда — это гигантский шар раскаленного газа». Звезда отвечает: «Даже в вашем мире, сын мой, это — не сама звезда, а лишь то, из чего она сделана»^[126]. Подозреваю, что в исходной мифологической концепции Толкина больше истины, чем обнаружилось бы в поздних переделках. Впрочем, я могу и ошибаться. Возможно, Толкин стремился к чему–то, чего так и не достиг, но что ясно видел внутренним взором — к поэтическому пересмотру космологии, который вобрал бы в себя современную науку и исцелил бы видением красоты нашу культуру, израненную разделом разума и воображения.

ЭКРАНИЗАЦИЯ «ВЛАСТЕЛИНА КОЛЕЦ»

Эта книга от первых до последних страниц пестрит ссылками на трехчастный фильм «Властелин Колец» режиссера Питера Джексона, что вышел на экраны в 2001–2003 гг. Опубликовать полную рецензию на трилогию от «Нью–лайн–синема» стало возможным лишь после того, как первое британское издание данной книги ушло в печать. Итак, что же представляет собой это знаменательное явление кинематографии? Насколько верно передает оно дух толкиновской книги?

Кинокритики и поклонники Толкина, в общем и целом, все три фильма восприняли «на ура». Самым ярким примером подобной крайности для меня стал столбец в известной английской газете «Санди телеграф» от 1 февраля 2004 г. Кевин Майерз сетует, что Американская киноакадемия не выдвинула третью часть «Властелина Колец» ни на одну из премий в актерской отрасли. Да, фильм был номинирован в одиннадцати остальных категориях (собственно говоря, всех этих «Оскаров» до одного фильм и отыграл), однако, по словам Майерза, воспринимать фильм как всего–навсего непревзойденный шедевр технического мастерства означает закрыть глаза на «монументальную» значимость этого «грандиознейшего из достижений за всю историю кинематографа». Действительно, картина Джексона — «одно из величайших свершений человеческой фантазии», наравне с такими шедеврами, как «Девятая симфония» Бетховина, «Реквием» Моцарта или «Гамлет» Шекспира. Более того, Майерз утверждает, что «фильмы — художественное произведение куда более великое, нежели книги». «В том, что касается нравственной глубины и прозрачной ясности изложения, и широты охвата, и грандиозности поставленной задачи, и блеска исполнения, и силы образов, и технического мастерства они стали беспрецедентным, а возможно, что и непревзойденным эталоном».

Похвала несколько преувеличена, хотя я вполне согласен, что актерская игра (в случае всех ключевых персонажей до единого) заслуживает оценки куда более высокой, нежели явствует из вердикта Американской киноакадемии. Однако я не предлагаю сравнивать трилогию Питера Джексона с другими значимыми картинами, не говоря уже о шедеврах великих гениев, таких, как Бах и Шекспир. Я всего лишь попытаюсь сопоставить фильм с книгой. Если это и высшее на сегодняшний день достижение кинематографа, то и оно не лишено недостатков; в придачу к совершенно гениальным моментам (их так много, что здесь все не перечислишь) в трилогии немало досадных недоработок. Однако я прихожу к выводу, что фильм передает дух книги — и в большей степени, чем многие из нас смели надеяться. И за это христиане сочтут нужным возблагодарить ту же незримую силу, что, несомненно, помогала Толкину в создании исходного замысла^[127].

Поскольку фильм хвалят столь единогласно и бурно, я начну с придирок. Кейт Бланшетт, возможно, достаточно красива для роли Галадриэли, но ее нарочито нервирующая манера и постановка голоса ужасны; по мне, она — одна из немногих неверно подобранных исполнителей в фильме. С другой стороны, Орландо Блум в роли Леголаса искупает все. Именно так и следует играть эльфа — пожалуй, именно так ему и полагается выглядеть. В целом эльфы в фильме чересчур «очеловечены» и невыразительны, чересчур самодовольны и помпезны в сравнении с эльфами книги — могучими и при этом непостижимыми, серьезными и однако ж любителями повеселиться. На экране мы видим эльфов главным образом ночью или в сумерках, в то время как Толкин зачастую изображает их (в Лориэне так непременно) в ясном свете дня, дня куда более яркого и красочного, нежели в нашем мире. Однако кинематографическая интерпретация эльфов и сопутствующая им скорбная, западающая в память музыка вполне объяснимы: так проще донести до зрителей (незнакомых с мифологическим контекстом сюжета) тот факт, что время эльфов в Средиземье заканчивается. Фильм насквозь проникнут ощущением трагедии истории и космической энтропии; возможно, иными способами это чувство не удалось бы воссоздать столь убедительно.

А как же Шир, еще один «мир в пределах мира», столь близкий мироощущению Толкина? Бэг—Энд, несомненно, безупречен. С другой стороны, Хоббитон, на мой вкус, чересчур отдает диснеевщиной. Наверное, только английский режиссер сумел бы уравновесить юмор и серьезность в изображении Шира. В конце концов, в книге это — мир «реальной жизни». Толкиновские карикатуры на английских селян по–доброму смешны, но при этом весьма красноречивы. У Джексона карикатура преобладает, обитатели Шира умаляются до уровня шутовской клоунады, а толкиновский глубокий анализ английской души отчасти исчезает. Это особенно важно в конце третьего фильма, где Очищение Шира опущено полностью и путешественники возвращаются на родину, совершенно не затронутую великими событиями «в чужедальних краях».

Тем самым сюжет обедняется; но, опять–таки, у режиссера на то были свои причины. Возможно, он считал, что фильм — уже не «мифология для Англии», но мифология для современного мира в целом. «Шир» отчасти утратил свой резонанс, даже в Англии, где сельские деревушки, памятные Толкину со времен детства, исчезли безвозвратно. Джексон, по всей видимости, решил сосредоточить внимание в первую очередь на эпической теме и на драме Арагорна, в частности, вместо того, чтобы попытаться воспроизвести толкиновское искусное переплетение эпоса с повседневностью во всех его проявлениях. Не скажу, что режиссер был так уж не прав: ведь фильм невозможно ни удлинить, ни усложнить, не пожертвовав при этом внутренней согласованностью. Однако не исключено, что это решение еще больше усугубило изъян, отмеченный столь многими: бесконечно долгий финал после первой кульминации. В романе бессчетные встречи и прощания, последовавшие за развязкой у Черных Врат и на Горе Рока, сопряжены с совершенно новой драмой — драмой хоббитов, что возвращаются домой, преображенные в результате пережитых приключений, и оказываются лицом к лицу со злом, насажденным Саруманом в Шире. Без этой нежданной второй кульминации последняя часть фильма неизбежно кажется чересчур растянутой: без столкновения с искажением на родной земле заключительные эпизоды оставляют ощущение некоторого пресыщения.

При монтаже фильма стоило бы избегать излишней сентиментальности. Первая встреча Фродо с Гандальвом не вполне срабатывает. Когда мы в первый раз видим Гандальва, он пытается казаться суровым — и тут же разражается смехом. Подразумевается, что его веселость неудержимо рвется изнутри, но вместо того, чтобы казаться стихийной, она выглядит несколько вымученной. После уничтожения Кольца и ошеломляющих сцен крушения Горы Рока и спасения Фродо и Сэма Орлами зрители не то чтобы в настроении воспринимать шуточную возню в спальне, тем более в замедленном воспроизведении. Эту сцену неплохо было бы подсократить, и тогда, при условии еще нескольких купюр, освободилось бы больше места для включения важных вырезанных эпизодов, таких, как противоборство в Ортанке с Саруманом в блестящем исполнении Кристофера Ли. (Этот фрагмент, включенный в режиссерскую версию, содержит несколько важных элементов книги, хотя как только диалог отходит от толкиновского оригинала, он начинает «сбоить» — взять хоть реплику Сарумана: «Вы все умрете!» В целом нужно отметить, что стоит сценаристам отклониться от блистательной прозы Толкина, и результат оказывается либо банален, либо мелодраматичен, а иногда и просто безграмотен!)