Проповедь и преподавание по Ветхому Завету: Руководство для Церкви

Проблема популярной христианской концепции закона состоит в том, что она представляет закон как набор формальных инструкций, зачастую связанных с обрядами, которым должно было подчиняться общество Ветхого Завета, если оно хотело добиться благоволения Божьего. Такой неверный вывод ведёт к противопоставлению основанных на законе Моисея правил для жизни в Торе и жизни в благодати, описанной в Новом Завете. Подобная дихотомия явно противоречит учению Священного Писания.

Тора гораздо больше, чем закон. Слово тора, вероятно, образовано от еврейского глагола, имеющего значение «указывать [направление движения]». Именно поэтому наставления в книге Притчей, большая часть учения которой основано на Торе, часто связаны со «стезёй». Божий закон означал свет на пути; он должен был указывать человеку направление, в котором следует идти.

Но это не всё. Признать наличие в Торе указаний для жизни — это не то же, что описать суть или цель Пятикнижия. Тора имеет более важную цель: она следит за развитием Божьего обетования, которое Бог дал Своему народу. Законы, или лучше указания, должны быть неотъемлемой частью всего текста и истории Божьего плана-обетования.

Между тем, книги мудрости и пророческие книги полагаются на Тору как на основание всего, чему учат и что провозглашают. Для этих частей Библии центр божественно управляемой жизни находится в откровении Моисея. Это подтверждается множеством прямых цитат и непрямых аллюзий на Пятикнижие в книгах пророков и книгах мудрости.

Доктрина Божьего плана-обетования в большей мере выглядит как доминирующая тема и краеугольный камень первых пяти книг Библии, если не всей Библии. План-обетование можно определить как заявление или слово от Бога. Это Божье слово о том, кто Он есть и что Он делает для народа, который Он призвал быть Его представителем для того, чтобы благословить весь мир. Таким образом, это слово о том, кто Он есть и что Он делает через этот народ для всех народов на земле.

Три ключевых отрывка задают общую направленность всему Пятикнижию и помогают раскрыть его план: Быт. 3:15,9:27 и 12:1–3. В этих текстах Бог сообщает о четырёх дарах: (1) обещание потомства или «семени», (2) обещание, что Бог Сам явится и «вселится» в шатры Сима [105], (3) обещание Ханаанской земли тем, кто назван Божьими представителями, передающими Его обещание, (4) обещание Благой вести, или самого Евангелия, о том, что в этом семени будут благословлены все народы земли.

Тема обещания не заканчивается завершением повествования о до-патриархальном откровении в Быт. 1-11 и даже рассказами о патриархах в Быт. 12–50. Напротив, в двух центральных точках остальной части Пятикнижия, а именно: в истории исхода и откровении закона на горе Синай, становится понятно, что именно включает в себя благословение Божьего обетования. Только что образованный израильский народ многократно называется «Моим народом». Причина столь тесных отношений с Богом находится в завете, который Бог заключил с патриархами (Исх. 2:24, 3:6).

Каким же образом, в таком случае, обещание связано с Торой? Эта связь всегда подчёркивала превосходство обетования над За коном. Таким образом, как обещания, данные патриархам, предшествовали Синайскому закону, так вера и искупление должны были быть контекстом всякого послушания заповедям, которые дал Бог на Синае. Именно так происходило избрание Исаака: исключительно на основании Божьего замысла, а не на основании накопленных благочестивых деяний его отца Авраама или самого Исаака. Подобным образом, Бог выбрал одного из двух сыновей Исаака ещё до того, как они родились (Быт. 25:23) и могли сделать доброе или худое (Рим. 9:11–12).

Тот факт, что Тора имеет преимущественно повествовательную форму, даёт ей возможность обращаться к людям в наши дни. Это повествование — часть продолжающейся истории, рассказанной с Божественной перспективы и охватывающей всё человечество. Как любое повествование, оно имеет начало, середину и временное окончание (пока не наступит конец, который откладывается на неопределённое время, и мы не достигнем высшей точки — Царства Божьего).

Повествование начинается с так называемой первобытной истории (Быт. 1-11). История начинается с темы Божьего благословения (евр. брк): Бог благословляет всё творение (1:22) и первую человеческую пару (ст. 28). Тема благословения продолжается в Быт. 5:2 и подхватывается в завершении истории о потопе (Быт. 9:1). Даже при отсутствии слов «благословил» или «благословение» сама идея Божьего благословения присутствует, как мы видим это на примере Быт. 3:15,9:27. [106]3 Когда Быт. 12:1–3 повествует об обещании, данном Аврааму, слова «благословлять» и «благословение» используются пять раз! Связь между «благословением» до-патриархального периода и «словом» обетований, данным патриархам, не могла бы быть более очевидной.

Точно так, как Яхве был Богом, «Который вывел тебя из Ура Халдейского…» (например, Быт. 15:7), так и давая заповеди Декалога, Яхве объявил: «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской…» (Исх. 20:2). Таким образом, закон был дан в контексте Божьей благодати. Он являет Свою благодать до того, как ставит условия!

Но проблемой для богословов и читателей Торы является не цельность повествования, а различие в природе двух заветов. Обещание, данное Аврааму, было наполнено дарами незаслуженной благодати и благословений, а Синайский закон, кажется, только устанавливает требования, обязательства и заповеди.

Это разделение настолько сильно ощущается, что Герхард фон Рад [107] назвал отрывок Втор. 26:5–9 главным символом веры Израиля (утверждения «Я верю…»), наряду с другими символами веры, как, например, И.Нав. 24:16–18, и сделал вывод о том, что эти символы подтверждают разницу между заветами. Фон Рад указал на то, что Синайские события, которые он рассматривает как центр Пятикнижия, не были включены в эти символы веры, доказывая, таким образом, что Синайский закон принадлежал другому поколению, которое появилось только в конце Вавилонского плена. В этом он ошибался.

Взгляд фон Рада был подвергнут резкой критике, [108] как и следовало ожидать, так как то, что, по его мнению, было пропущено, можно обнаружить, если рассматривать всю 26 главу Второзакония, а не только ст. 5–9, и 24 главу Иисуса Навина полностью, а не только ст. 16–18. Совершенно очевидно, что события исхода неразрывно связаны с Синаем: Исх. 19:3–8 и 20:2-17.

Даже после того, как мы признали существование всех этих связей, проблема остаётся: как объединить в одно целое условия и требования отрывка Исх. 20 — Числ. 10 и благословения и обещания до-патриархальных и патриархальных материалов в книге Бытие? Чтобы ответить на этот вопрос, нам необходимо проследить, как подобные комбинации обещаний и заповедей выступают в роли каркаса, удерживающего вместе повествования о патриархах. Например, следующие заповеди были включены в историю о патриархах без какого-либо ощущения несоответствия:

Таким образом, как каждой заповеди предшествовало полученное патриархами обетование, выступавшее в качестве контекста этой заповеди, так призыв к послушанию в Моисеевом законе никогда не был условием для заключения завета или его сохранения. Десять заповедей были даны в контексте Божьей благодати, так как Бог, Который дал заповеди, был тем же Богом, Который вывел израильтян из Египта. Закон был не меньшим по значимости даром Божьим, чем благословения и обетования, он справедливо воспевается как драгоценный дар в Пс. 1:2, 18:8-12, 118. Для псалмопевца закон слаще мёда и желаннее золота! Обетование не противопоставляется закону, поскольку и то и другое происходит от Бога, вступающего в завет с людьми. Также и закон не является самостоятельным средством (даже гипотетическим) получения спасения. Напротив, закон является средством сохранения взаимоотношений между Богом и людьми.