История ислама

Положение халифата в 265 году (878/9) было, по-видимому, весьма плачевное, но кипуче деятельный Муваффак за последние годы обнимал уже своим орлиным оком далеко, начиная с Сирии и проникая за пределы Оксуса. Он держался мудрой, дальновидно предусмотрительной и твердой политики, которая, благодаря также случайно сложившимся счастливо обстоятельствам, вскоре увенчалась полным успехом. Ахмед Ибн Тулун владел пока еще, положим, всей Сирией и частью Месопотамии, но возмущение сына его Аббаса заставило могучего вассала немедленно вернуться в Египет, а два года спустя Муваффаку уже удалось склонить наместника тулунида в Ракке, управлявшего северными и месопотамскими округами, признать власть халифа. Хариджиты вокруг Мосула стали также постоянно терпеть неудачи. Но главным успехом было приобретение правителем империи гораздо более крупного и деятельного союзника в тяжелой борьбе с храбрым и непокорным вассалом, чем восставшие против Саффара хорасанцы — Саманидов Трансоксании, признанных еще в 261 г. (875) багдадским правительством ленными наместниками этой большой провинции. Халифату в Ираке стало теперь значительно легче, когда на востоке явился могущественный противовес обаянию могущества Саффара. Хотя этот последний продолжал до самой своей смерти, последовавшей 9 Шавваля 265 (4 июня 879), владеть северным и восточным Хузистаном, но уже ничего более не мог предпринять против Ирака, а его брат и преемник Амр, окруженный со всех сторон противниками, вынужден был медленно, но безостановочно отступать. Благодаря этому обстоятельству, очистилась, положим, пока для зинджей большая часть Хузистана. Зато теперь, когда Муваффаку нечего было более опасаться нападения на столицу со стороны Саффара, оставалось одним лишь вопросом времени усмирение беспорядков, производимых еще бунтующими рабами. Положим, опытные и настойчивые предводители чернокожих продолжали по-прежнему изыскивать всевозможные средства для нанесения вреда халифату. Так, например, когда Алий Ибн Абан в конце 265 г. (879) подвинулся в Хузистане до самого Тустера и здесь потерпел от подчиненного полководца Месрура, турка Текина, два больших поражения, он сумел задарить этого «честного малого» и убедить его не пользоваться результатами своих успехов, а оставаться себе спокойно в Тустере, давая этим мятежникам возможность несколько оправиться. Месрур вскоре же прознал про преступное соглашение и засадил изменника в тюрьму; но наемники, бывшие под его начальством, частью ушли к зинджам, частью к Мухаммеду ибн Убейдулле, все еще не покидавшему части Хузистана, номинально принадлежащей Амру, брату Саффара. Возобновилась снова старая игра: коварно изъявляя знаки взаимной искренней дружбы, каждая сторона жаждала вытеснить из страны другую. Но Алий Ибн Абан оказался, в конце концов, более сильным, и Мухаммед принужден был покинуть саффарида и присягнуть Хабису, отныне начавшему величать себя халифом. Самозванец чеканил собственную монету и настаивал на провозглашении своего имени при пятничном молитвословии. Впрочем, благоденствие Мухаммеда в качестве вассала Хабиса продолжалось недолго. Успех самозванца быстро мерк, и Мухаммед подчинился халифу (267 = 881), охотно простившему его прошлое. А положение предводителя грабительских шаек вскоре изменилось к худшему. Хотя также и преемник Текина, турок Агартмыш, был побит в 266 (880) Алием, но с II Раби этого же самого года (ноябрь — декабрь 879) появился в Ираке, во главе свежего войска, сын правителя империи, Абу’ль-Аббас, будущий халиф аль-Му’тадид. С армией отправлено множество кораблей и судов; с помощью их можно было теперь пробираться вперед по каналам и разыскивать все самые сокровенные пристанища зинджей. Столь же энергичный, как и отец [371], Му’тадид ловко подметил образ ведения войны неприятелем, а мятежники на первых же порах совершили крупную ошибку, отнесясь пренебрежительно к действиям этого, на их взгляд, 24-летнего молокососа. Таким образом, новому военачальнику удалось напасть врасплох при Басите на соединенные силы Сулеймана ибн Джами и его товарища Сулеймана ибн Мусы Аш-Ша’рания и нанести обоим жестокое поражение. Разбитые мятежники принуждены были укрыться в своих, окаймленных каналами, укрепленных городах Аль-Мансура («град побед») и Аль-Мени’а («неприступная твердыня»). Му’тадид продолжал действовать по-прежнему систематично. Все речные извилины тщательно расследовались, и таким образом очищался постепенно каждый выдвинутый пост зинджей; войска занимали один округ за другим, захватывали, где было возможно, суда противников и наконец достигли до Мени’и. Часть ее успел спалить авангард, предводимый Абу Хамзой Нусейром. Ввиду приближавшейся опасности аль-Хабис вытребовал из Хузистана Алия ибн Абана; но Муваффак тоже не дремал, стянул еще больше войск и появился сам во главе их в Сафаре 267 (сентябрь-октябрь 880) на месте военных действий. Оба города грабителей были взяты штурмом. Правитель империи направился прямо в Хузистан, чтобы очистить насколько возможно эту провинцию от остававшихся там после удаления ибн Абана шаек бунтовщиков и обезопасить фланги главной армии в дальнейшем движении ее вперед. Все это исполнено было без особых затруднений, и теперь можно было уже беспрепятственно преследовать самого «владыку зинджей». Город его аль-Мухтара («избранный») находился на запад от Басры, замкнутый кругом кольцом бесчисленных каналов и рукавов устья рек Евфрата и Тигра. До этого неприступного логовища было пока еще далеко, его взяли наконец, приблизительно три года спустя, 1 или 2 Сафара 270 (10–11 августа 883) после долгой осады. Муваффак самолично присутствовал среди штурмующих и до тех пор не успокоился, пока один из телохранителей Лулу, наместника северной Сирии, приславшего тоже вспомогательный корпус для нанесения окончательного удара мятежникам, не предстал перед правителем с окровавленной головой Хабиса.

Подобно тому как неоднократно упоминали мы и прежде, энергия Муваффака и Му’тадида дала блестящие результаты при подавлении этого в высшей степени опасного бунта, усложненного к тому же одновременной борьбой с Саффаром; то же самое повторялось и при других самых разнообразных положениях их полного треволнений правления. В начале 286 (899) можно было, казалось, смело рассчитывать, что наступает наконец для династии Аббасидов новый период государственного благоденствия. В Ираке порядок более не нарушался; Хузистан и Фарс также находились, равно как и большая часть Мидии, в непосредственном подчинении у халифа, с тех пор как саффарид Амр вовлечен был в беспрерывные войны с мятежниками и Саманидами, а сыновей Абу Дулафа изгнали. Из Адербейджана заявил Саджид Мухаммед свою покорность, Мосул очищен был от хариджитов, Месопотамия и «оборонительные линии» освободились от господства тулунидов, которые сами поспешили принести присягу халифу и обязались платить даже значительную дань за дозволение оставаться по-прежнему наместниками Сирии и Египта. Даже аглабиды в Кайруване глубоко прониклись вящим уважением к теперешнему наместнику пророка; в Аравии наконец все, казалось, успокоилось. И вдруг в этом же самом году от Ахмеда ибн Мухаммеда аль-Васикия, наместника Басры, приходит известие, что в Бахрейне, все в том же самом исходном пункте, откуда впервые появился некогда Хабис, возникли новые волнения. Какой-то персиянин из Дженнабы, приморского города Фарса, по имени Абу-Са’ид Хасан, сын Бахрама, возбудил снова восстание, по-видимому, в интересах алидов. Ему удалось сделаться зятем всеми почитаемого гражданина города Катифа, у Персидского залива, Хасана ибн Сумбура. Благодаря большому влиянию своего тестя, он собрал вокруг себя целые толпы горожан и бедуинов и держал все окрестности в страхе. Поговаривали даже, что он собирается напасть на Басру. Халиф отдал приказ немедленно заняться исправлением укреплений города и выслал туда в 287 (900) Аббаса ибн Амра аль-Ганавия с целью успешного отражения предполагаемого нападения Абу-Са’ида. Когда же Аббас выступил против действительно приближавшихся бунтовщиков, последние его осилили и даже взяли в плен. Впоследствии Абу Са’ид его освободил, вручив ему послание к Му’тадиду. В нем преподано было халифу немало дельных наставлений. Мятежник советовал повелителю оставить в покое почву Аравии. Он доказывал, что вести войну следует сообразуясь с местными условиями пустыни, а о них его турки не имеют никакого понятия, к тому же они не вынесут климата страны и станут терпеть от недостатка съестных припасов. Поэтому он советует благодушно — не лучше ли будет не задевать его в Бахрейне. Как бы там ни было, Мутадид должен был сознаться, что человек этот прав. И в других местностях бедуины заволновались. Люди из племени Тай совершили даже дерзновенное нападение на караван богомольцев в 287 (900); шайки приверженцев Абу Са’ида зашевелились в 288 г. (901) в окрестностях Басры. В то время как в самом Ираке стали появляться то там, то сям группы алидов, на юге Аравии та же самая партия успела захватить внезапно Сан’у, хотя и на короткое время. Оказывалось необходимым озаботиться о серьезных подготовительных мерах, прежде чем сунуться в это осиное гнездо. Но едва успело правительство заняться уничтожением и изловлением отдельных шиитских шаек в Ираке, как вспыхнуло внезапно восстание алидов в 289 (902) также и в Сирии. В том же самом году поднялось против Аглабидов на дальнем западе берберское племя Китама, подстрекаемое все теми же шиитскими эмиссарами. Эти одновременные восстания дают нам одно лишь неопределенное понятие о силе и неожиданности пропаганды, опутавшей как бы сразу своими нитями почти все провинции, начиная с Персии до южной оконечности Аравии и северного побережья западной Африки. Для полного уразумения дальнейших событий необходимо вкратце познакомиться с существующим доселе развитием этой не прекращавшейся никогда подпольной агитации. Пусть вспомнит читатель, что издавна приверженцы дома Алия распадались на различные секты, смотря по тому, какой ветви многочисленного потомства этой фамилии они приписывали право на имамат. Линия Мухаммеда ибн аль-Ханафия отступила на задний план, как только овладели властью Аббасиды [372]; на некоторое время выдвинулись было зейдиты, но приблизительно в половине III столетия взяли верх два новых течения под именем дюжинников и измаилитов. Первые получили свое название потому, что они, начиная с Алия, признавали 12 имамов, из которых последний должен был, по их убеждению, низвергнуть безбожный род Аббасидов и основать на земле Божье царство. Измаилиты возлагали все свое упование на одного только алида в пятом поколении — Измаила, сына Джафара, правнука Хусейна; он почитаем был ими за седьмого имама, а первыми считали они Алия, Хассана и Хусейна. Так как происхождение этих двух сект совпадает, по всей вероятности, со временем появления особенно почитаемых ими имамов, то можно допустить, что дюжинники образовались во второй половине III столетия (после 260 = 873/4), а измаилиты приблизительно за сто лет раньше (около 148 = 765/6). Обе партии постигла одна и та же участь, и те и другие ошиблись в расчетах на избранных ими потомков Алия: ни Измаилу, ни Мухаммеду ибн Хасану, имаму дюжинников, не представилось подходящего случая создать царство Божие. Но надежды народа на своего героя или на пришествие избавителя, который положит когда-нибудь конец всем национальным и общественным бедствиям, неисчерпаемы. Что за беда, если они не осуществляются в данную минуту, упования отодвигаются на более дальний срок и так продолжаются ожидания, хотя бы до судного часа. Герой или избавитель становится бессмертным, все страстно ждут появления его снова. Или, как Барбаросса, почивает он мирно в Кифгейзере, или же в качестве скрытого имама он укрывается в одном недоступном человеческому глазу и только Богу известном месте. В Измаиле и Мухаммеде стал видеть народ своего махдия, ревностные последователи ожидали ежеминутно их вторичное появление. Но в то время как дюжинники, возникшие, как надо полагать, лишь в правление Му’тадида, оставались в сущности верными в своих воззрениях вообще умеренному шиитскому направлению зейдитов, измаилиты, как кажется, со времени подавления хуррамитов и смерти Бабека (223 = 838) заключили тесный союз с крайними шиитами, мнения которых были пропитаны большей частью коммунистическими и пантеистическими представлениями. Главным их догматом было учение о воплощении божественного духа в настоящего имама. Рядом с ним мало-помалу принята была тоже буддийская идея о переселении душ. Благодаря этому новому догмату, стало постепенно стушевываться учение о преемственности перехода духа от отца к сыну. При помощи измышленной еще прежде Абдуллой ибн Сабой теории о необходимости существования помощников пророка (т. I) построена была совершенно новая, проводимая весьма последовательно, Система, сподручная для заправил секты. Система эта, как нам известно, имела различные степени развития; но отличие касалось главным образом приспособления к изменчивости индивидуальных отношений, а вовсе не сущности эго учения, и мы можем с некоторой уверенностью предположить, что вся система успела сложиться ко времени управления Муста’ина (250 = 864) существенно в том самом виде, который ей придали впоследствии позднейшие о ней известия. Содержание ее в кратких чертах было следующее: Бог, подлинное естество которого остается для человека сокровенным и неисповедимым, выслал в свет семь воплощений своего существа в виде пророков, чтобы возвестить миру свою волю; соответственно этому зовут их «натик» (проповедники), их имена следующие: Адам, Ной, Авраам, Моисей, Иисус, Мухаммед и наконец Мухаммед Махдий, сын [373] Изма’ила ибн Джафара. Каждый из них заменял пропо-ведываемую ранее религию своего предшественника более возвышенной и совершенной догмой. Для распространения в мире и сохранения проповедуемого каждым «натиком» вероучения назначаются имамы. У каждого натика есть свой помощник, прозываемый самит «молчальник», потому именно, что сам от себя он не может ничего проповедовать, но лишь повторяет слова натика и закрепляет их в сердцах людей: это имам известного религиозного периода. Таковыми помощниками были: Сет у Адама, Сим у Ноя, Измаил у Авраама, Аарон у Моисея, Петр у Иисуса, Алий у Мухаммеда. Для продолжения преемства проповеднической деятельности впредь до появления следующего натика у каждого имама должно быть по шесть преемников, так что на 7 натиков приходится 7×7 имамов. Так, например, седьмым имамом периода Моисея был Иоанн Креститель, за которым следует Иисус, новый основатель религии. Алий завещал так же точно имамат в наследство Хасану, Хуссейну, Алию, сыну Хуссейна, Мухаммеду, сыну Алия, Джафару, сыну Мухаммеда и Изма’илу, сыну Джафара. Сын последнего, Мухаммед Махдий, становится таким образом седьмым натиком; он-то и служит авторитетом для настоящего времени, поэтому и называют его «владыкой века». Помощником у него является Абдулла ибн Меймун [374], о котором, равно как и о его преемниках, будет речь впереди. Всякий обязан, конечно, неуклонно следовать предписаниям махдия и его имамов, продолжающих проповедовать и распространять его учение. Махдий не умер, он стал только невидим, но к концу времен снова вернется к своим.