Настоящее христианство

Пророк (или некто, придавший книге ее окончательную форму) мог бы дать ответы на все эти вопросы, но это были бы не такие ответы, которые можно записать на почтовой открытке. Мы пока не готовы к разговору о них. На данном этапе нам просто необходимо вспомнить о том, что авторы как Ветхого Завета, так и Нового Завета, которые знали о страданиях нашего мира не меньше, чем мы с вами, никогда не отказывались от того утверждения, что тварный мир есть благое творение благого Бога. Они жили с этим напряжением. Они не утешали себя тем, что нынешний тварный мир — это нечто убогое и второсортное, быть может (как думали некоторые платоники), порождение неумелого и второсортного бога. Вместо этого они говорили о Боге Творце, который захотел избавить и исправить этот прекрасный мир. И при этом они рассказывали историю, о которой нам еще предстоит поговорить в дальнейшем, и в рамках их истории нынешний мир действительно указывал на более полную красоту и более глубокую истину. Это подлинная нотная рукопись, часть великого произведения. И тогда можно спросить: на что же похоже все произведение, и как мы можем услышать здесь музыку, которую создал великий композитор?

Здесь важно понять, что целостное произведение уже существует — в замысле его автора. На данный момент у нас нет ни нужных инструментов, ни музыкантов, которые могли бы его сыграть. Но когда они появятся, нотная рукопись, которую мы уже сегодня держим в руках — нынешний мир с его красотой и противоречиями, — действительно станет частью целого произведения. Пробелы в той части, что у нас есть, будут восполнены. То, что нам кажется сейчас бессмыслицей, обернется такой гармонией и совершенством, о которых мы не могли и мечтать. И те места, которые уже сегодня кажутся нам почти совершенными, где недостает совсем немногого, обретут законченность. Христианская история несет в себе такое обещание. В одном месте Нового Завета звучит великое утверждение: царства этого мира станут Царством Божьим, подобным образом красота этого мира облечется в красоту Бога — и не просто в красоту самого Бога, но в ту красоту, каковую он, Бог Творец par excellence, воссоздаст в нынешнем мире, когда тот будет спасен, исцелен, восстановлен и завершен.

Недавно я выступал с лекцией о тех же предметах, о которых мы говорим сейчас: о справедливости, духовности, взаимоотношениях и красоте. И после лекции мне сразу задали вопрос: почему я не осветил такую тему, как истина. Этот вопрос закономерен. В какой–то мере тема истины пронизывает все, о чем мы говорили выше, и мы не оставим его и в дальнейшем.

В большинстве главных философских систем вопросы «Что есть истина?» и «Как мы можем об этом узнать?» занимали центральное место. И конечно, это заставляет нас задавать новые мучительные вопросы, которые волновали всех мыслителей: что мы подразумеваем под «истиной», что такое для нас «знать»? Я же пока лишь пытался рассмотреть четыре темы, которые ставят перед людьми разных культур сложные вопросы и указывают на нереализованные возможности. Некоторые вещи в любом обществе могут служить указателями пути к чему–то крайне важному, хотя их труднее измерить, чем расстояние от Лондона до Нью–Йорка, или описать процесс приготовления вареной моркови. И, как я полагаю, они указывают на нечто настолько значительное, что его «истина» куда глубже наших и имеет иную природу. Более того, если это истина другой природы, можно думать, что для ее понимания нужна какая–то иная форма познания. И в свое время мы еще об этом поговорим.

Мы живем в чрезвычайно сложном мире, где мы, люди, вероятно, — наиболее сложные существа. Один великий современный ученый говорил, что когда мы смотрим в микроскоп на самые мелкие объекты изо всех возможных или обозреваем через телескоп необъятные космические пространства, самый интересный предмет во всем мире находится где–то в пяти сантиметрах по эту сторону от объектива — это человеческий мозг, психика, воображение, память, воля, личность и тысячи других, которые мы выделяем в отдельные категории, но которые разными способами переплетаются в функциях мозга и в нашей непростой, неповторимой личности. Нам следует полагать, что мир и наши взаимоотношения с ним не менее многогранны, чем мы сами. И если существует Бог, следует предположить, что Он, по крайней мере, не менее сложен.

Мне приходится об этом говорить по той причине, что многие люди, как только разговор о смысле жизни или о возможности существования Бога становится достаточно сложным, начинают протестовать. Однако если в мире существует музыка и сексуальность, смех и слезы, горы и математика, орлы и дождевые черви, статуи и симфонии, снегопады и закаты, а мы, люди, живем посреди всего этого, — то как в таком мире вопрос об истине, реальности, познании может не быть крайне трудным, куда более трудным, чем ряд простых вопросов, на которые можно ответить «да» или «нет»? Это должная мера сложности и должная мера простоты. Чем больше мы узнаем, тем сильнее убеждаемся в том, что мы, люди, чрезвычайно сложно устроены. А в то же время в жизни немало моментов, когда мы понимаем, что все достаточно просто.

Подумайте об этом. Момент рождения, момент смерти, радость любви, открытие своего призвания, начало опасной болезни, сильная боль, ярость, когда нам что–то мешает стоять на ногах. В подобные минуты все сложности человеческой жизни собираются вместе, чтобы стать одним простым восклицательным знаком или, быть может, знаком вопроса, криком радости или боли, взрывом смеха или приступом рыданий. Внезапно богатое и гармоничное многообразие нашего генетического багажа как бы поет в унисон и говорит: «Вот оно!» — хорошему или ужасному вокруг нас.

Мы чествуем и прославляем нашу сложность и нашу простоту через пять вещей, которыми мы занимаемся постоянно. Мы рассказываем истории. Мы соблюдаем обычаи. Мы создаем красоту. Мы сотрудничаем с другими людьми. Мы обдумываем свои убеждения. Разумеется, список можно продолжить, но пока нам достаточно этого. И все эти занятия пронизаны любовью и болью, страхом и верой, поклонением и сомнением, поиском справедливости и духовности, блаженством и муками взаимоотношений между людьми. И если существует то, что можно назвать «истиной» в некоем абсолютном смысле, то она должна иметь отношение ко всему этому и наполнять его смыслом.

Истории, ритуалы, красота, работа, убеждения. И здесь я не имею в виду исключительно писателей, драматургов, художников, рабочих и философов — специалистов в разных сферах. Я говорю обо всех нас. И я также не говорю только лишь об особых случаях: о резких поворотах судьбы, о свадебных ритуалах и так далее. Я говорю о повседневной жизни. Вот вы приходите домой после работы. Вы рассказываете о том, что случилось. Вы слушаете истории, которые вам рассказывают по телевизору или по радио. Вы совершаете простой, но полный определенного смысла ритуал приготовления пищи, накрываете на стол и делаете тысячу обычных вещей, которые говорят: вот кто мы такие (или, если вы живете один: вот кто я такой), вот где мы можем быть сами собой. Вы ставите на стол букет цветов или убираетесь в комнате. И время от времени вы разговариваете обо всем этом.

Если выкинуть из жизни какой–то из этих элементов (историю, ритуал, красоту, работу или представления), как нередко бывает, жизнь станет менее человечной. Наша сложная жизнь, в малом и в великом, состоит из всевозможных сочетаний этих вещей. Все эти элементы жизни переплетаются в единой картинке, которая непрестанно меняется, словно узоры в калейдоскопе. И христианская история обращена именно к этому сложному миру, которому она должна придать смысл. И в этом многообразии нам следует осторожно использовать слово «истина».

Представители последнего поколения людей на Западе состязаются в борьбе за истину, как две команды, которые пытаются перетащить канат на свою сторону. Одна команда пытается свести истину к «фактам». — к тому, что можно доказать таким же образом, как мы доказываем, что нефть легче воды или даже что дважды два — четыре. Люди второй команды полагают, что всякая «истина» относительна и что за любой претензией на обладание истиной кроется претензия на обладание властью. Обычные же смертные, плохо разбирающиеся в этом состязании с его социальными, культурологическими и политическими аспектами, могут просто ощущать неуверенность относительно «истины», тем не менее понимая, что она важна.