Медицинские и социальные проблемы однополого влечения

На гомосексуальных фестивалях геи появляются открыто, а, поскольку речь идёт о борьбе с дискриминацией, то есть о правом деле, в этих весёлых и добрых карнавалах принимают участие и вполне гетеросексуальные граждане. Во время “сексуальной оттепели” многие знаменитости (Жан Маре, Теннесси Уильямс, Джеймс Болдуин, Рудольф Нуреев, Фредди Меркьюри и другие) публично признались в своей нетрадиционной сексуальности. Но всё это относится к Европе и Америке; в России же геи ведут себя “ниже травы и тише воды”. Требование Еникеевой “не высовываться”, высказанное в их адрес, – явный перебор.

Что касается пресловутого ануса, роль которого ей представляется в дефекации возвышенной, а в однополом акте – низменной и отвратительной, то её слепота на этот счёт весьма красноречива. Естественно, в порнофильмах, адресованных гетеросексуалам, нет гомосексуальных сцен. Но Еникеева в упор не замечает того, без чего не обходится ни один из них. Речь идёт об обязательном введении члена в задний проход, причём по законам жанра женщины изображают при этом экстаз. Почему-то Еникееву это не шокирует. Похоже, её негодование вызывает не сам по себе анальный акт, а что-то иное. Что же именно и почему?

Ответ можно найти у самой Еникеевой. Её знакомая относится к геям вполне терпимо: “Если человек своей сексуальной жизнью не приносит вреда обществу, то пусть он сам решает свои сексуальные проблемы так, как ему хочется. Если ему не удаётся получить сексуального удовлетворения иным способом, но тем, как он его достигает, он не причиняет никому вреда, – то оставьте его в покое”. Еникеева же в своём осуждении геев непреклонна: « Приведенное мнение неверно в том, что гомосексуализм как явление вовсе не так “безобиден”, как считают сами гомосексуалы».

Знакомая Еникеевой любит мужчин, и, лишённая комплекса неполноценности, вполне адекватна в своих отношениях с представителями сексуальных меньшинств. В отличие от неё, женщины, неуверенные в собственной сексуальной привлекательности, ненавидят и боятся геев. По словам Еникеевой, “многие женщины относятся к мужчинам-гомосексуалам презрительно, считая их не мужчинами, поскольку те не проявляют к ним сексуального интереса и не способны оценить их женские прелести. А раз гомосексуал не может быть потенциальным поклонником, то и женщины не считают их объектом внимания и презирают”.

На самом же деле, речь идёт об особом невротическом способе психологической защиты: “Если он не оценил моих сексуальных достоинств, значит, он – педераст , значит для него мужской анус привлекательнее моего лица!” При этом гомосексуальность выдаётся за порок, затмевающий все другие, самые омерзительные. “Мало найдётся женщин, которые захотят стать женой пассивного гомосексуалиста. Одна мысль о возможности такого брака вызывает у многих женщин содрогание”, – так, совсем не в духе деонтологии (медицинской науки как не навредить пациенту), утверждает Еникеева. Геям не следует принимать близко к сердцу этот психотравмирующий набор гомофобных тирад. Никто не уполномочил Еникееву выступать от имени психиатрии и гетеросексуального мира в целом, вызывая невротическую реакцию у представителей сексуальных меньшинств.

К подобным выпадам надо относиться с иронией. Забавна отповедь, которую дал своей гомофобной соплеменнице древнегреческий поэт Анакреонт:

– Что ты бежишь от меня, натёрши елеем

тощие груди, пустые, как дудки пастушьей свирели?..

Возмутительны рассуждения Еникеевой по поводу геев, якобы насилующих “нормальных” мужчин. Дело не в самом утверждении (есть насильники и среди геев, хоть их и несравнимо меньше, чем среди гетеросексуалов), а в системе её доказательств. Утверждать, подобно Еникеевой, что геи насилуют в тюрьмах заключённых, – всё равно, что обвинить людей, сожжённых в печах фашистами, в том, что это они истязали и умерщвляли своих палачей. Психиатр Еникеева, публикующая книги по сексологии, не ведает того, о чём знает большинство подростков, вступивших в пору гиперсексуальности: половая роль и половые предпочтения часто не совпадают. Заместительная гомосексуальная активность в однополых контингентах и, в первую очередь, в местах заключения, практикуется именно людьми с “нормальной” гетеросексуальной ориентацией. Геи, как и те заключённые, которых “опустили” в “зоне”, – не насильники, а жертвы насилия. Сексологам и судмедэкспертам это хорошо известно. Общество же предпочитает верить очередному мифу.

Миф №2: гомосексуальность – удел уголовников; тюрьмы – фабрики геев

Вот как представляет себе процесс формирования гомосексуальности юрист и правозащитник Валерий Чалидзе (1990):

“Социально важным является тот несомненный факт, что у многих гомосексуальные наклонности сложились во время их пребывания в местах заключения в результате насильственных действий со стороны других заключённых. При существующей системе организации мест заключения тюремные власти не в состоянии оградить всех заключённых от опасности такого насильственного гомосексуального совращения. Коль скоро человек, насильственно совращённый в местах заключения, считает, что этим ему был причинён ущерб, он вправе домогаться от властей возмещения этого ущерба, ибо именно власти поставили его в такие условия, в которых он сам был не в состоянии противодействовать насильственным посягательствам” .

Люди, полагающие, что гомосексуальную ориентацию можно навязать насильно, так что жертва, даже осознавая свою приобретённую ущербность и тяготясь ею, впредь будет предпочитать однополые контакты, крайне наивны и мало информированы. Тем не менее, миф о том, что “гомосексуальная перестройка” полового влечения чаще всего наступает в результате насильственного совращения в местах лишения свободы, широко распространён обществе. Этому способствуют рассказы людей, побывавших в “зоне”. Письмо бывшего заключённого, казалось бы, подтверждает взгляды Чалидзе:

“Волею судеб мне пришлось “покататься” по стране в арестантской робе. Довелось видеть масштабы столь позорного явления, как гомосексуализм.

В уголовной среде процветает такая мера наказания, как “плата натурой” (за проигрыш в карты и невозможность возмещения ущерба, за личное оскорбление словом и пр.). В колониях существуют целые бараки педерастов (в каждом – 100–150 человек). Страшно представить, сколько мужчин путём грубой силы стали “женщинами”. Знает ли об этом администрация? Безусловно. Более того, использует в “воспитательных целях” такой приём: не сделаешь того-то, переведу к “девочкам”.

Сам неоднократно был свидетелем картины: лязгают запоры, открывается массивная дверь и через порог “бетонного мешка” перешагивает новенький. Отпетые уголовники оживляются. Спрыгивают с нар. Внимательно изучают гостя. А тот испуганно переминается с ноги на ногу. За какую-то провинность на него завели дело и на время следствия бросили в общую камеру.

Наконец, слышны реплики: “О-о, да он молоденький!”. Другой вторит: “А симпатюля! Точь-в-точь, как моя первая любовь...” Всё. Новенький обречён. Через день-два он уже “маша”... В момент экзекуции не достучишься в массивную дверь – дежурный в звании прапорщика или сержанта храпит с чувством исполненного долга на стульях в конце коридора... Какое уж тут воспитание или исправление?”

Ситуация, на первый взгляд, выглядит предельно ясной: сильные удовлетворяют свою половую потребность за счёт слабых. Жестоко, противозаконно, но вроде бы есть некоторая лазейка для снисхождения: очень уж сексуально изголодались уголовники, а тут ещё появление в их грубой среде юного миловидного создания... На деле же, всё обстоит проще и страшнее. Участвуя в судебно-медицинских экспертизах, сексолог обычно видит не женственных юношей, а матёрых устрашающего вида уголовников, сплошь покрытых татуировкой. Их действительно изнасиловали (“опустили”), превратив в “педерастов”, но это было продиктовано отнюдь не тоской насильников по любовным утехам. Таковы приёмы междоусобной борьбы уголовников за власть.