Ключи к смыслу жизни

Когда-то, бесконечно давно, праздник мог быть только священ-ным ритуалом. Ритуал отправлял участника празднества в Священ­ное Время и Священное Пространство религиозного предания раз­ных народов и культур. Священный ритуал выступал той формой, в которую человек мог залить свое ожидание встречи с гениаль­ностью или смыслом собственной жизни. В эпоху «смерти богов» форма исчезла, из механизмов, ограничивающих возможность преступления, остался только один. Это отсутствующий в догма­те веры и в реальности, суеверный, по своей сути, образ дьявола.

Что делает Воланд в «Мастере и Маргарите»? — он ограничи­вает преступления тех, чье самомнение и самовластие преступают даже установленные им, Воландом, границы. Многие из нас — из поколения людей, с юности влюбленных в великий роман Бул­гакова, в тайне сожалели о том, что Воланд — лишь образ, соз­данный гениальным писателем. Мы жалели о том, что реальный Воланд так и не посетил реальную Москву. В наши дни это тоже никому бы не помешало...

Воланд у Булгакова — это поразительный образ трикстера, наде­ленного властью. Трикстер присутствует в большинстве мифологи­ческих систем. Это — антигерой: лжец, шут, обманщик и сквернос­лов. Он противник героя, самозванец. Пытаясь подменить героя, он присваивает себе его славу и пользуется плодами его подвигов.

Но для читателя мифа трикстер — это Альтер-эго героя, его второе Я, темная сторона его души. Герой не любит трикстера, но как буд­то не может него обойтись: таковы отношения Иешуа и Воланда в романе «Мастер и Маргарита». Образ трикстера необходим не только для того, чтобы оттенить положительные качества Иешуа.

Воланд выполняет свою, вполне самостоятельную функцию. Это — главная функция трикстера в мифологии: он разоблачает, буквально раздевает (вспомните сцену в варьете), все ложное, для того чтобы могла утвердиться истина. Его функция — празднич­ная. Он должен разрушить все ненужное и отжившее, чтобы осво­бодить место для нового творения.

Подобную роль выполняет Шива в триаде Брахма — Вишну — Шива. Эту же роль играет, по всей видимости, в Новом Завете Иуда Искариот: обнажая главные беды человеческие, он дает воз­можность Промыслу свершиться. Именно так видели образ Иуды Максимилиан Волошин и Леонид Андреев. Иногда подвиг почти неотличим от преступления, точнее говоря, их можно различить только спустя длительное время после событий.

Образ сатаны работает как напоминание всем, заигравшимся в самовластие, о том, что Бог существует. Остается только сожа­леть, что в мире, который считает своих богов мертвыми, этот образ не поднимается ни перед глазами тех, кто в пьяном празд­ничном угаре замахивается ножом на своих близких, ни перед глазами тех, кто в угаре собственной гордыни обрекает на смерть миллионы. Разница между ними всего лишь в словах: одни хотят почувствовать, что они «имеют право», а другие убеждены, что они «знают как надо», то есть знают, что нам с вами нужно для счастья. Это одно и то же, только масштаб опьянения мыслью, которая когда-то охватила падшего Денницу, разный.

Если забыть о Боге, связь с его лучом в «точке Розанова» все равно прервется. Она окажется заполненной... самим собой — «носителем абсолютной истины». Все окружающие люди в этой ситуации будут казаться менее живыми, чем я сам. А если они — нежить, то вряд ли есть смысл ценить их жизни.

Игра люциферовой мысли в человеческих головах оказывает­ся прихотливой. Я убежден, например, что недоучившийся се­минарист Иосиф Сталин считал себя воплощением сатаны или, по крайней мере, Антихристом Нового Завета. Я думаю, что он сказал об этом великому неврологу Владимиру Бехтереву, что и послужило поводом для его знаменитого диагноза — «паранойя». Дело в том, что для того, чтобы поставить такой диагноз, Бех­тереву нужно было столкнуться с какими-то фантастическими представлениями пациента о себе самом. Мысли о том, что Ста­лин — великий вождь, было явно недостаточно, ведь Коба уже был таким вождем в реальности. Может быть, что-то похожее пы­тался подсказать Сталину и Булгаков, который писал о преступ­ной справедливости сатаны.

В любом случае, дьявол может играть на голове монаха, как на волынке, только в том случае, если монах ему это позволит — примет какую-то вещь или идею за смысл своего собственного индивидуального существования.

Дело в том, что эта вещь окажется на месте Бога — закроет до­рогу к нему, перекрыв «точку Розанова».

Надосказать, чтопоискидеи, которая заменит собственные раз­мышления и заполнит собой «точку Розанова», всегда был свой­ственен русскому характеру. «Введение единомыслия в отдельно взятом городе» прекрасно описал еще Салтыков-Щедрин.

В этой главе я в качестве упражнения хочу предложить вам песню — забытые стихи Александра Галича, которого я считаю гениальным бардом времен моей юности. Он пел об опыте нашей страны... и о неумении живущих в ней людей размышлять над собственным опытом и доверять ему.

Послесловие (к «Поэме о Сталине»), написанное во хмелю, кото­рое иногда говорится, иногда поется:

То-то радости пустомелям,

Темноты своей не стыжусь,

Не могу я быть Птоломеем,

Даже в Энгельсы не гожусь.

Но от вечного бегства в мыле,

Неустройством земным томим,

Вижу — что-то неладно в мире,

Хорошо бы заняться им,

Только век меня держит цепко,

С ходу гасит любой порыв,

И от горести нет рецепта,

Все, что были, — сданы в архив.

И все-таки я, рискуя прослыть

Шутом, дураком, паяцем,

И ночью, и днем твержу об одном —

Не надо, люди, бояться!

Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,

Не бойтесь мора и глада,

А бойтесь единственно только того,

Кто скажет: «Я знаю, как надо!»

Кто скажет: «Идите, люди, за мной,

Я вас научу, как надо!»

И, рассыпавшись мелким бесом,

И поклявшись вам всем в любви,

Он пройдет по земле железом

И затопит ее в крови.

И наврет он такие враки,

И такой наплетет рассказ,

Что не раз тот рассказ в бараке

Вы помянете в горький час.

Слезы крови не солонее,

Дорогой товар, даровой!

Прет история — Саломея

С Иоанновой головой.

Земля — зола и вода — смола,

И некуда вроде податься,

Неисповедимы дороги зла,

Но не надо, люди, бояться!

Не бойтесь золы, не бойтесь хулы,

Не бойтесь пекла и ада,

А бойтесь единственно только того,

Кто скажет: «Я знаю, как надо!»

Кто скажет: «Всем, кто пойдет за мной,

Рай на земле — награда».

Потолкавшись в отделе винном,

Подойду к друзьям-алкашам,

При участии половинном

Побеседуем по душам,

Алкаши наблюдают строго,

Чтоб ни капли не пролилось.

«Не встречали, — смеются, — Бога?»

«Ей же Богу, не привелось».

Пусть пивнуха не лучший случай

Толковать о добре и зле,

 Но видали мы этот «лучший»

В белых тапочках, на столе.

Кому «сучок», а кому коньячок,

К начальству — на кой паяться?!

А я все твержу им, ну, как дурачок:

Не надо, братцы, бояться!

И это бред, что проезда нет,

И нельзя входить без доклада,

А бояться-то надо только того,

Кто скажет: «Я знаю, как надо!»

Гоните его! Не верьте ему!

Он врет! Он не знает — как надо!