Синергетика как феномен постнеклассической науки

Здесь, оказавшись в ситуации коммуникативного хаоса, порожденного ничем не ограниченной критической рефлексией как автодиалогом, изначальной интенцией которого было стремление к свободе, «самораскрепощению», выходу из плена догматизма стереотипов, рутинных действий, из плена «языковой тюрьмы» [121] (Поппер), мы на время расстанемся с Поляни, этим великим, еще не до конца оцененным мыслителем и философом науки, личностью, страстно веривший в величие науки как грандиозного и артикулированного воплощения человеческого духа.

Страсть к сомнению, критицизму и самокритицизму, не будучи ограниченной верой, превращается в орудие разрушения, а не освобождения личности. Беспристрастное сомнение возможно лишь тогда, когда оно высказывается в отношении утверждений, лежащих всецело вне сфер компетентных интересов ученого. Стоит ли говорить, что «посткритическая философия» Поляни — его книга имеет характерный подзаголовок «На пути к посткритической философии» — во многих отношениях противостоит критическому рационализму Поппера. Хотя по крайней мере в одном оба мыслителя сходны: и тот и другой достаточно широко используют в своих построениях принципы биологической эволюции. Вот только модели эволюции у них разные. Напомним, что по признанию самого Поляни, его философия науки во многом опирается на открытия гештальтпсихологов. И прежде всего, на принцип динамической целостности гештальта, рассматривая этот принцип как основополагающий принцип теории познания, которая включает в себя онтологию телесно воплощенного разума.

Теперь я попытаюсь подойти к интересующим меня вопросам постнеклассической междисциплинарности, феномену синергетики как Х-науки, с несколько иных позиций, а именно: философии современной медицины, но не вообще медицины — медицины психосоматической, а также практик современной психотерапии. Но исходить я буду все из тех же открытий гештальтпсихологии. Надо заметить, что в момент своего становления гештальтпсихология осознавала себя в качестве некоей «срединной методологии» в разгоревшимся в начале века споре механицизма и витализма. В контексте такого же «срединного осознавания», нахождения третьего пути, выдвигал свой первоначальный проект общей теории систем Людвиг фон Берталанфи [188, 189]. Но меня будет интересовать школа психотерапии, известная под названием гештальт-терапии. Эта школа неразрывно связана с именем Фрица Перлза, связана именно личностно, а потому последующий текст — это представление личностного знания, знания, персонифицированного в личности Перлза, знания, которое обитает в той же ситуации вовлеченности, неотстраненности, пристрастности, о которой схематично говорилось выше.

1.3 От гештальтпсихологии к гештальт-терапии

«Мое отношение к гештальтпсихологам было своеобразным. Я восхищался многими их работами, особенно ранней статьей Курта Левина. Я не мог согласиться с ними, когда они стали логическими позитивистами. Я не прочел ни одного их руководства, только несколько статей Левина, Вертгеймера, Кохлера. Наиболее важным для меня было представление о незаконченной ситуации, неполном гештальте. Академические гештальтисты, конечно, никогда не признавали меня. Я, безусловно, не был истинным гештальтистом.

Мне казалось, что все они являются алхимиками, ищущими золото для полного подтверждения, и что мне бы достаточно использовать менее впечатляющие, но зато более полезные продукты, которые оставлялись ими на обочине дороги.

Гештальт является неделимым феноменом. Это сущность, которая есть и исчезает, когда целое разрушается на компоненты» [112].

Распространенное понимание целого, афористично задаваемое формулой «целое больше суммы частей», имело смысл в контексте противопоставления механицизму — «мир складывается из частей» — познав части, мы тем самым познаем и мир в целом. Но взятое само по себе это утверждение, вообще говоря, ведет к заблуждению. Целое может быть и меньше своих частей, например, с точки зрения баланса энергии. Наконец, это утверждение внушает мысль, согласно которой мир — это части плюс структура, накладываемая формообразующей матрицей бытия откуда-то «сверху».

Главное, однако, в том, что и здесь нам предлагается формулировка, затрудняющая понимание гештальта как процесса, а не статической вещи, образ которой внушается всей структурой языка классической науки. Сходная лингвистическая проблема с особой остротой всплывает в квантовой механике, о чем пойдет речь ниже.

Но нам сейчас интересна интенция Перлза в его полемике с классическим гештальтистом. По сути это пример полемики ученых, принадлежащих разным парадигмам. Примеров такого рода история науки содержит немало, и мы на них еще остановимся. Слово Перлзу.

«Гештальтист может не согласиться: взгляните на этот двигатель. Целое больше частей. Даже если у вас есть запасные части сверх, они ничто в сравнении с двигателем». Я не согласен. Я принимаю работающий мотор за один гештальт, и я принимаю несобранные части за другой гештальт. Это может и товар, и утиль, или потенциальный двигатель — в соответствии с контекстом, фоном, на котором они появляются. Конечно, не сильный гештальт, кроме, может быть, того случая, когда эти части были бы нагромождены в центре жилой комнаты».

И в этом месте Перлз фокусирует наше внимание на самом важном: «Здесь всплывает наиболее интересный вклад гештальтистов в наше понимание: дифференциация гештальта на фигуру и фон. Этот вклад относится к семантике или значению значения».

Для синергетики как Х-науки открытия гештальтпсихологии, особенно открытие дифференциации на «фигуру/фон», а также ситуаций неустойчивости, в которых мы имеем дело с эффектом так называемого переключения гештальта, именуемым также инсайтом [67], имеет примерно такое же значение, какое в свое время имело для квантовой механики открытие М.Планком эффекта дискретности энергии электромагнитного поля. Я подчеркну еще раз: для синергетики как Х-науки. Для того же, чтобы этот Х стал узнаваемым в узоре пересечения разных дисциплин требуется еще большая работа.

Но эта работа должна осуществляться с осознаванием того, что синергетика вовсе не призвана занять пьедестал унифицирующей теории или модели всего, она не идет чему-то взамен, она лишь переоткрывает, пересматривает, когерентизирует известные области знания и деятельности. Подходящим образом здесь может служить скорее не физика, — хотя вклад физики в синергетику решающий, — а современная становящаяся психотерапия — новая наука о человеке.

Современный австрийский автор, обсуждая проблему научно-теретических рамок психотерапии, пишет, что «... есть все основания для плюрализма и постоянного умножения психотерпевтических учений, поскольку она, психотерапия, является как раз очевидным случаем саморефлективной теории, которая оперирует в коннотативной системе символов. Речь идет не о каком-то ложном развитии или извращении, а об обоюдном наслоении, которого, учитывая данные здесь условия/средства описания (коннотативная символическая система, неизбежное совпадение субъекта и объекта познания в саморефлексии, двойной подход: со стороны бытового сознания и теории), избежать в принципе невозможно. Итак, не надо надеятся на какую-то единую модель психотерапии — ни в результате собственного внутреннего развития, ни в результате интерпретации» [128]

Однако в мире моделей и текстов психотерапии, ее практик, вполне возможно установление некоторой формы коммуникативной связанности, самосогласованности.

Мой главный тезис в данной работе, главное исходное положение, которое я выношу на защиту в качестве претендующего на новизну и фундаментальность состоит в утверждении, что ключом к пониманию синергетики как Х-науки является ее понимание как обобщенной метамодели кроссдисциплинарной коммуникации. Важнейшим шагом на пути к такому пониманию синергетики является осмысление контекстов ее встреч с гештальтпсихологией и психотерапией. Поскольку одна из этих встреч уже началась, имеет смысл ее продолжить.