Мальчик, которого растили как собаку

Согласно рассказам его приемной матери, Мерл, Джеймс был неисправимым и не поддавался контролю. Он часто убегал из дома, пытался спрыгивать с машин на ходу, пытался покончить жизнь самоубийством и мочился в кровать. К шести годам он уже неоднократно был госпитализирован, один раз после того, как спрыгнул с балкона второго этажа. Он постоянно лгал, особенно про своих родителей, и, казалось, ему нравится не подчиняться взрослым. Ему прописывали антидепрессанты и другие препараты от импульсивности и проблем внимания. Он встречался с многочисленными терапевтами, психиатрами, воспитателями и социальными работниками. Его мать говорила, что он до такой степени неуправляемый, что ей пришлось вызвать помощь из «Организации защиты детства», представившись соседкой, обеспокоенной тем, что «мать» не может справиться с ребенком и что он опасен для себя и своих братьев и сестры. Последней каплей стала передозировка лекарств, в результате чего он оказался в реанимации. Он был так близок к смерти, что его отправили в больницу на вертолете для срочного лечения. Теперь его поместили в местный лечебный центр, чтобы дать его матери передышку. Судью просили решить, что делать дальше.

Работники «Службы защиты детей» и некоторые терапевты считали, что у него реактивное расстройство привязанности (Reactive Attachment Disorder, RAD), диагноз, который часто ставят детям, пережившим серьезную раннюю заброшенность и/или травму. Леон, который в конце концов убил двух девочек, скорее всего, имел то же самое расстройство, характеризующееся отсутствием эмпатии и неспособностью к настоящему дружелюбию, что часто сопровождается склонностью к манипулированию и асоциальным поведением. Это нарушение развивается, когда младенцы не получают достаточного физического и эмоционального внимания, их мало качают, обнимают, ласкают — то есть вынянчивают. Отделы мозга, которые помогают людям формировать отношения, разгадывать социальные намеки, не развиваются правильно, и дети вырастают с несовершенной нейрофизиологией отношений.

К симптомам реактивного расстройства привязанности (РРП) относятся отставание в развитии и задержка роста, что мы видели в случае Лауры. Подобное расстройство часто обнаруживается у таких людей, как мать Лауры Вирджиния, которую перемещали из одного опекунского дома в другой каждые шесть месяцев, не давая возможности надолго привязаться к кому-то из ее первых опекунов. Дети, которые вырастают в таких учреждениях, как сиротские дома, также имеют риск данного расстройства, как и дети, подобные Джастину и Коннору. Кроме того, что дети с синдромом РРП проявляют безразличие к людям, которых они хорошо знают (близким), они, бывает, самым неуместным образом ласкаются к чужим людям: как будто люди для них — это что-то легко взаимозаменяемое. Это происходит потому, что у них не было возможности с самого рождения иметь длительную связь с родителями или теми, кто их заменял. Подобное неразборчивое поведение с видимостью привязанности на самом деле не является попыткой установить связь с людьми, скорее его можно понять, как знак подчинения — они посылают сигнал доминантным и сильным взрослым, что будут покорны, послушны и не будут представлять угрозу. Дети с этим синдромом знают, что ласковое поведение может нейтрализовать потенциально опасных взрослых, но не кажется, что они заинтересованы устанавливать какие-то долгосрочные эмоциональные связи.

К счастью, данный синдром встречается редко. К сожалению, многие родители и психологи склонны объяснять широкий спектр дурного поведения, особенно у усыновленных детей и детей под опекунской опекой, тем, что эти дети испытали на себе очень жестокие методы воспитания — как в лагере Вако, где детей били, закрывали в чулан и т. д. К детям с подозрением на синдром РРП часто применяют оскорбительные методы лечения, включая эмоциональные атаки и силовые методы. Например, терапевт Джеймса рекомендовал его матери запирать мальчика в чулан, если его поведение становится слишком неуправляемым.

По описаниям терапевта и матери Джеймса казалось, что его поведение соответствует диагнозу. Но было что-то очень странное в записях о Джеймсе. Когда он был в больнице и в медицинском центре, он вел себя очень хорошо. Он не пытался убежать, не угрожал самоубийством. В его поведении в школе не было отмечено ни малейшей агрессии по отношению к другим мальчикам, в нем не было ничего от неконтролируемого демона, на которого постоянно жаловалась его мать. И, кроме того, поведение его приемных родителей было необычно. Когда у мальчика были назначены сеансы с нами (он жил в лечебном центре) кто-то из них обязательно на них приходил, хотя их ясно предупреждали, что этого делать не нужно. Однажды его отец пришел с подарком для него и ждал несколько часов. Когда один из членов нашей группы разговаривал с матерью Джеймса, казалось, она полностью фокусируется на себе и своих проблемах, хотя постоянно повторяла, что расстроена тем, что мальчик не с ней, но при этом не высказывала интереса к тому, как он себя чувствует и через что ему пришлось пройти.

Когда я встретился с Джеймсом, он мне сразу очень понравился. Он был маловат для своего возраста, и у него были кудрявые светлые волосы. Он был обаятельным мальчиком, спокойно встречал мой взгляд и улыбался. Мы смеялись и шутили, казалось, ему нравится моя компания. Стефани, наш первый клиницист из междисциплинарной группы, чувствовала то же самое. После четырех сессий мы запланировали прекратить наши встречи, так как видели, что у нас уже достаточно информации для оценки ситуации.

В нашей клинике мы координируем и обсуждаем лечение пациента на общих собраниях, где каждый так или иначе принимающий участие в лечении ребенка высказывает свое мнение. Мы подробно обсуждаем участие каждого человека в лечении пациента и его впечатление о нем (или о ней). Когда наша группа собралась, чтобы обсудить Джеймса, Стефани была весьма эмоциональна: ей очень нравился мальчик, и она была опечалена, что больше ей не придется работать с ним. Когда я увидел, что она почти плачет, я посмотрел на этот случай в другом свете.

Если ребенок имеет синдром РРП, недостаток связи с людьми и привязанности идут рядом. Человеческие отношения — это двусторонний нейрофизиологический процесс, который обеспечивают наши «зеркальные нейроны». В результате с этими детьми (с РРП) очень трудно работать, потому что у них нет интереса К людям, и из-за их неспособности к сочувствию они не вызывают ответной симпатии, их нельзя полюбить. Общение с ними неинтересно, оно кажется пустым. Стефани не была бы так огорчена, расставаясь с ребенком с синдромом РРП; в этом случае не было бы ощущения, что теряется какая-то близкая связь. Терапевты такие же люди, как все остальные, и отсутствие взаимных теплых чувств при общении с детьми с РРП делает работу с ними не радостью, а бременем. Холодность и неприятные манеры таких детей вызывают злость и отчаяние, поэтому так много родителей прибегает к жестким карательным методам и терапевты часто склоняются к таким же (в общем вредным) техникам. Многие терапевты чувствуют облегчение, когда терапия с таким ребенком заканчивается. Но Джеймс внушил любовь к себе как мне, так и Стефани, и когда мы обсуждали его, я понял, что у него просто не может быть синдрома РРП.

Мы начали более тщательно рассматривать все материалы о нем, сравнивая различные версии описанных событий. Например, эта передозировка. С помощью небольшого дополнительного расследования мы обнаружили, что раньше в тот же день Джеймс убежал из дома и его вернули помощники шерифа. По словам Мерл, в течение часа он принял слишком большую дозу антидепрессанта. Она позвонила в службу контроля ядов, и операторы сказали ей, что нужно немедленно отвезти ребенка в больницу. Непонятно почему, но Мерл не поехала в больницу. Вместо этого она отправилась в ближайший супермаркет — добраться туда на машине можно было за десять минут, но у нее это заняло полчаса. Припарковавшись, она побежала с визгами в магазин и устроила там истерику по поводу того, что ее ребенок без сознания. Приехала скорая помощь и, оценив экстренность ситуации, медики срочно вызвали специальный вертолет, чтобы переправить мальчика в больницу.