У радости тысяча имен

Каждый раз, думая, что потерпели неудачу, вы отождествляете себя с этой неудачей. И каждый раз, когда вы это делаете, на поверхность всплывают другие мысли, которые стараются убедить вас в этом. Так запутавшийся ум продолжает заблуждаться, позволяя себе жить иллюзиями о несуществующем прошлом. Если бы кто-то сказал мне: «Кейти, вы так и не нашли времени ответить на мое электронное письмо», я бы улыбнулась про себя и подумала: «Ну да, конечно. У меня не было другого способа почувствовать себя успешной». (А потом я, возможно, спрошу: «А о чем было ваше письмо?»)

Как-то я прошла тест, напечатанный в женском журнале. Я ждала своей очереди в парикмахерском салоне, на глаза мне попался журнал, и я открыла его наугад. Заголовок гласил: «Проверьте, насколько вы хорошая любовница». А дальше шли вопросы. Готовитесь ли вы к его приходу? Нет. Носите ли вы сексуальное нижнее белье? Нет. Пользуетесь ли вы какими-то особыми техниками, чтобы доставить ему удовольствие? Нет.

Подсчитав набранные баллы, я увидела, что безнадежно провалила тест. Мне это понравилось. По мнению составителей теста, я — пустое место. На мой же взгляд, я совершенная любовница. Зачем мне готовиться к его приходу? Как я могу проецировать что-то лучшее, чем то, что может дать мне Стивен? И почему я должна его ждать? Стивен — это все, что мне нужно, когда он переступает порог дома, а также в любой другой момент. Ношу ли я сексуальное белье? Это должно быть забавно, но подобная мысль никогда не приходила мне в голову. Кроме того, в этом нет необходимости. Использую ли я особые сексуальные техники, чтобы доставить ему удовольствие? Почему я должна пытаться доставить Стивену удовольствие? Ему уже хорошо, и я ничего для этого не делаю, О чем только думали составители теста? Любовь — это не действие, не особая техника получения удовольствия. Если сердце открыто для любви, что еще нужно?

Я живу здесь и сейчас, сводя тем самым на нет необходимость каких-либо планов и ожиданий. Я ничего не знаю об удовольствии и о том, как его доставлять. Поэтому для меня не существует возможности быть несовершенной любовницей.

Если управлять страной мудро, народ будет доволен.

Я довольна тем, как я решаю встающие передо мной проблемы, поскольку мой разум никогда не конфликтует с моими действиями. У него нет для этого никаких причин; нет никаких убеждений, которые могли бы помешать мне. Мир находится внутри меня, я ничего не ищу за его пределами. Все, что есть снаружи, есть и внутри. Кроме тех людей, которые сами приходят в мою жизнь, у меня нет необходимости встречаться с кем-то еще. Моя жизнь — постоянное приглашение. Я с распростертыми объятиями встречаю любого человека, любой опыт и легко прощаюсь с ними. Для разума, пребывающего в мире с самим собой, нет ничего неприемлемого. Он с радостью принимает все происходящее.

Я просыпаюсь в четыре часа утра и ощущаю тепло постельного белья, спящего тела моего мужа. Я наблюдаю за тем, как мое тело поднимается и направляется в ванную комнату, отмечая нематериальность всего окружающего. Я вижу сон о том, что мое тело стоит перед раковиной, и осознаю, что буквально прямо сейчас рождаюсь в незнакомом для меня мире. И даже если мне известны имена окружающих меня вещей — «стена», «зеркало», «потолок» — это ничего не означает. Этот мир намного прекраснее любых имен и слов и включает в себя гораздо больше.

Реальность — это бесконечный процесс творения в настоящем моменте, восхитительный в своей простоте. Испытывающий радость наблюдатель, которым являюсь я. видит, как тело идет в туалет, чистит зубы, спускается по лестнице, заваривает чай, садится, — все выглядит так, как будто это двигается кукла, не управляемая кукловодом. Как поведет себя тело в следующее мгновение? Оно уютно устраивается на софе и становится женщиной, пьющей чай. И эта женщина так же неподвижна, как стены или потолок.

Наблюдатель отмечает, что грудь женщины поднимается вместе со вдохом и опускается с выдохом, что пальцы слегка шевелятся. Я становлюсь чашкой, чаем, губами женщины и снова чаем, текущим по пищеводу в желудок и попадающим в различные системы организма — темные и бесконечные.

Сейчас я — ничлю, в следующее мгновение — пруд, потом снова — ничто, а еще через мгновение — облако или дождь. А сейчас я в саду, становлюсь вот этим помидором, этой морковкой. Я могу стать этой клеткой тела, этим человеческим телом, этим нетелом, этим ничто, которое есть начало и конец самого себя, радость в самом себе.

Чем больше Мастер делает для других, тем он счастливее. Чем больше он отдает другим, тем богаче становится сам.

Однажды, стоя перед большой аудиторией, я осознала, что мне больше не нужно говорить — ни сейчас, ни когда-либо еще. Я знала, что ни одна сила на земле не вытянет из меня ни слова, что говорить не о чем, что слова абсолютно бесполезны. Я просто стояла и ждала, мне было интересно увидеть, а что же произойдет дальше. Наконец, после продолжительной паузы, какой-то человек задал вопрос.

И я — оно — заговорила. Ответ прозвучал вслед за заданным вопросом. Никто не нуждался в ответе; мне было нечего сказать людям, поскольку им все известно. Тем не менее ответ последовал. Он был нужен. Почему я знаю, что он нужен? Потому что он последовал.

Почему я заговорила? Потому что так случилось. Глупо было бы думать, что я делаю это. Моя единственная цель — заниматься тем, чем я занимаюсь. Когда я выполняю с кем-то Работу, моя задача — сидеть рядом с человеком и задавать ему вопросы. А если человек задает вопрос мне, я должна поделиться с ним своим опытом через ответ. Я просто откликаюсь на страдание — безо всякой причины. Люди называют причиной нечто, находящееся за пределами меня, ато, что для них внешнее, для меня — внутреннее. Когда кто-то говорит, я — слушатель. Когда кто-то спрашивает, я — ответ.

Я понимаю духовных учителей, которые хранят молчание. А вот оно говорит. Оно должно пройти весь путь. Оно должно взять на себя весь риск. Оно не позволит никаким мыслям типа «Я не должна ничего говорить, потому что в словах нет исти] 1Ы» себя оста ПОПИТЬ. Оно говорит «ты и я» — и именно отсюда начинается афера.

После пережитого мной в 1986 году опыта мне было трудно говорить. Стол был ложью. Птица была ложью. Дерело было ложью. Каждое слово делило мир на части, и казалось, что они учат тому, чего на самом деле не существует. Я не могла произнести слово «я», не испытав при этом ощущения потери целостности. В конце концов я нашла способ говорить, который казался менее лживым. Вместо «Я хочу стакан воды» я могла сказать: « Она думает, что сейчас ей нужно выпить стакан воды». Вместо «Я голодна» я обычно говорила; «Она думает, что Она голодна». Так я могла хоть как-то сохранять свою целостность и способность к общению. Позже, когда общение стало более осознанным, я начала говорить «Я голодна» или «Я хочу пить».

Это казалось мне невероятным актом проявления обмана и храбрости одновременно. Я чувствовала себя так, будто посредством речи учила людей лжи, — и снова терялась в небытии. Но я использовала слово «я», потому что хотела быть ближе к другим людям. Так я могла отдавать себя им. Я примирилась с языком ради любви, хотя до сих пор иногда обращаюсь к себе, употребляя местоимения она, мы или ты. Я могу использовать любое местоимение, и людям иногда бывает трудно постичь это.

Для меня любое разделение лежит за пределами ре-альносги. Поэтому оно с самого начала было лжецом — во имя любви. Ради любви оно готово делать и говорить все, что угодно. Оно умирает ради нее — снова, снова и снова. Во имя любви оно продало бы свое спокойствие, если бы это было возможно. Оно не беспокоится о себе. Оно умирает для себя и живет для себя. Оно готово соединиться внутренне с кем угодно и с чем угодно — потому что оно уже есть другой или другое.