Дневник «Канатного плясуна»

Почему же думаете вы, что жизнь нужно толкать ногами? Не себя ли в ней видите вы? Почему не думаете вы, что она и без ерзанья вашего бессмысленного жить будет прекрасно? Да, нужно прежде вымыть вам голову вашу, а лишь затем о ногах думать!

Дышат огненные псы под корою земною, что дороже червленого золота, движутся материки, как небесные тучи в бескрайнем небе, планета летит в бесконечном пространстве, и Солнце танцует в кружении собратьев своих!

Дышат огненные псы, видно, приглашают они вас на свое пиршество, идеалисты! Идите же в Ад, изголодались уже собаки эти по глупости вашей, призраки!

О, как же ничтожны "великие события" суеты вашей перед дыханием жизни! Стихией называете вы жизнь, я же себя ощущаю стихией этой, ибо нет во мне разделенности!»

Как же хорош этот остров, как хорошо отрезвит он мятежные головы в свое время!

Будешь ли ты играть со временем, друг мой? Будешь ли ты идеалистом? Или хочешь ты еще быть человеком, эгоист?

Твой Заратустра.

Бремен

Привет тебе, друг мой, из города, где даже животные, танцуя, потешаются над людьми!

Здесь путешествовал я, здесь повстречал я людей, что зовут себя стражами природы. Интересны показались мне стражи эти, настойчивость их подкупает, равно как и чистота помыслов. Собрались они слушать прорицателя своего, и я пошел вслед его слушать.

И вот что говорил он:

«Дурно поступаем мы с землей нашей, дурно! Ее уродуем мы жадностью своей и ненасытностью! Истощаем мы запасы природы, иссушаем земли, загрязняем воды!

Дурно поступаем мы и с самим человеком. Вырождается человек от жалости человека! Больных и калек выхаживаем мы, копим балласт в крови нашей. Будут дети наши уродами!

Но хуже жадности нашей и жалости плодовитость наша! Много рождается, мало умирает. Скоро нечего будет есть нам! Не может земля прокормить всех, скоро и воды не достанет всем!»

Слушали пророка этого ученики его, стражи природы, и хлопали в ладоши свои влажные, до красноты били.

Я же дивился на слова его. Чьи слова слышал я, если не слова жадного? Для чего хочет он беречь природу свою, если не для себя? О ком думает он, изгоняя больных и калек, если не о себе? Кого лишним считает он на земле, если не других? Смешон жадный, осуждающий жадного, если не понимает он этого, и гадок, если понимает.

И вот что сказал я стражам сим, когда умолк оратор, слывший учителем, и зовется у них проповедником:

«Как же заботитесь вы о природе, если думаете о себе, а не о ней? Или лжете вы, или же заблуждаетесь.

Плох идол, но хуже, когда их два! Вы же числа не знаете идолам вашим! И отличить не можете вы обед от убийства: когда обедаете вы, то кажется вам, что убиваете, а когда убиваете вы, то не видите, что так вы обедаете. Вот почему говорю я, что имя вам — "ненасытные"!

Нельзя заботиться о человеке, но думать при этом не о человеке самом, а о «здоровом», "хорошем", «достойном» вас человеке. То, как оно есть, должны сказать вы, а не писать на знаменах своих лозунги с пропусками и многоточиями!

Я же скажу вам, что нет между людьми разницы никакой, ибо человек — это не то, что о нем вы думаете, а то, что есть он! Если же нашли вы различие между людьми, то уступили вы страхам вашим!

Вот почему, когда слушает вас Заратустра, думает он: хороши речи ваши, да нет в них честности, ибо вы непоследовательны.

И вот что скажу я вам: "Верно, суждено умереть человечеству, видимо, устроено оно так. Но коли смерть его неизбежна, так пусть уж лучше умрет оно от заботы о человеке, чем от заботы о страхах его!"

И вот еще что: если и вправду заботитесь о природе вы, а не о собственных страхах, и знаете вы, что надорвется природа, вас прокармливая, то лучше б вам самих себя умертвить, чем так разглагольствовать да есть при этом! Но нет, продолжаете вы существование ваше, а значит, лжете вы, когда говорите, что думаете о природе, и только!

Не осуждает Заратустра вас за желание ваше питаться, тем более за желание ваше жить, но вот ложь вашу перенести ему трудно! Лучше уж признать то, как есть оно, чем тешить себя иллюзиями! Нет от них проку, а ложь насилие порождает. И нет насилия хуже того, что делается с благообразной миной!»

Так говорил я пророку их, но сделал он вид, что не понял меня, или вправду не понял, как это бывает у идеалистов.

Тогда вышел на улицу я и увидел, что танцуют там осел ушастый, пес шустрый, кот своевольный и петух звонкоголосый. Увидел я и смеялся теперь вместе с ними, ибо не думают они о смерти, а потому нет в смехе их страха! Добрый смех — добрый, даже если смех этот над глупцами, но смех бесстрашный!

Готов ли и ты, друг мой, танцевать с тем, кто не боится смерти, ибо не думает он о ней, а живет той жизнью одной, что дана ему рукою щедрою, как подарок, но которую сделали трусы из подарка себе наказанием?

Твой Заратустра.

Страсбург

Привет, мой друг, привет! Прибыл я в город, где даже суд судит суд!

Хорошая, надо признать, затея — судить суд — лучшего безумия и не придумаешь! Никому и в голову не придет разбавлять воду водой, ибо бессмысленность и абсурдность этого ясна каждому. Какой же смысл осуждать осуждение?

Абсурд — вот имя, которое заслужило себе человечество. Бояться человек — боится, хотя проку от того никакого, а смысла и вовсе нет!

Чем же страх может помочь ему решить проблемы его? Только мешать будет страх! Кто ж делать будет то, что лишено всякого смысла? Тот, кто видит смысл в бессмыслице, — в этом-то и есть идеализм ваш!

Так же и с осуждением осуждения — нет в нем проку, ибо для того, чтобы забить гвоздь, не другой гвоздь нужен, а молоток. Будь у тебя хоть сотня гвоздей, хоть тысяча, что сделаешь ты с ними без молотка?

Но разве же видит глупость свою тот, кто спорит с глупостью? Оспаривать глупость — значит ставить себя в глупое положение, так идеализм водит вас за нос!

Если кто-то усмотрел у одного в глазу сучок, а у другого — бревно, у того самого, верно, вместо глаз — лесопилка! Беда не в том, что грешник судит, беда в том, что так свои ошибки он оправдывает.

Что ж оправдывать ошибки тебе свои, если все равно тебе платить придется по счетам своим? Оттягивая расчет, только проценты ты увеличишь!