Депрессия и тело

Глава 8. Потеря веры

До сих пор в нашем исследовании мы шли двумя параллельными путями. Первый связывал проблему личностной депрессии с потерей любящего материнского контакта и с последующей неспособностью человека тянуться к миру для удовлетворения своих потребностей. Второй рассматривал проблему с точки зрения важности веры как связующей и жизнеутверждающей силы в обществе, показав, что при отсутствии веры общество останавливается в своем развитии. Сейчас необходимо свести воедино эти два направления размышлений и показать, что оба эти феномена — и личностный, и социальный — отражают действие одних и тех же сил. Их можно описать как технология, власть, эготизм и объективность. В результате они привели к отчуждению человека от его ближнего, от природы и от его собственного тела — отчуждению, которое начинается на самых ранних этапах жизни, в отношении матери с ребенком. Давайте вернемся к проблеме депрессии.

Депрессия — это не новое явление в человеческой истории. Фрейд, как мы заметили, изучал проблему меланхолии, тяжелую форму депрессии, еще в конце прошлого века. И мы можем с уверенностью сказать, что некоторые люди страдали от депрессии еще в прошлых столетиях. Условия, предрасполагающие человека к ней, не являются особенностями только нашего времени. Дети и в прошлом уже страдали от потери материнской любви, хотя она случалась гораздо реже в то время. Главная причина заключалась в том, что почти все дети вскармливались грудью в те дни, и, если ребенок терял свою мать, у него были слабые шансы на выживание, если не находилась кормилица или новая мать, которая бы согласилась воспитывать чужого ребенка как своего собственного. В дополнение к этому между матерью и ребенком было больше тесного контакта. Мамы регулярно носили своих детей на руках, если же они были заняты, то это делали старшие братья или сестры. Качающийся стул и люлька требовали более активных действий, чем просто неподвижная детская кровать или отгороженный детский уголок.

Об этом же говорил Монтегю в своей книге «Прикосновение»: «Безличная практика воспитания детей, которая уже давно применяется в Соединенных Штатах, на ранних этапах разрывает связи между матерью и ребенком, отделяя их друг от друга при помощи бутылок, одеял, одежды, колясок, детских кроватей и других физических объектов. Все это создает людей, которые могут вести лишь одинокий, изолированный образ жизни в переполненном урбанизированном мире с его материальными ценностями и пристрастием к вещам». К сожалению, такая практика воспитания все больше укореняется и в других странах, по мере того как они пытаются скопировать или улучшить американский образ жизни.

Мы вынуждены признать факт, что за время 20-го столетия воспитание детей претерпело значительные изменения. Самым важным аспектом этих изменений стало снижение частоты и продолжительности кормления грудью. Непосредственным результатом явилось то, что количество контактов между кожей матери и младенца, которые выполняют важную функцию в стимулировании энергетической системы ребенка, уменьшилось. Другие ценности также утеряны. Кормление грудью делает дыхание ребенка более глубоким и увеличивает его метаболизм. Кроме того, он удовлетворяет оральные и эротические потребности ребенка, обеспечивая глубоко ощущаемое удовлетворение, которое простирается от губ и рта по всему телу. Именно мать, кормящая грудью, должна находиться рядом с ребенком. Кормление — это не та функция, которую можно передать сиделкам или кому-нибудь еще. Совершая лишь одно это действие, мать таким образом утверждает как развивающуюся веру ребенка в его мир (который на этой стадии жизни представлен его матерью), так и в его собственные естественные функции.

Вот что говорит Эрик Эриксон по поводу кормления грудью: «Рот и сосок груди кажутся явными центрами общей ауры тепла и взаимной связи, от которых получают удовольствие и на которые реагируют расслаблением не только этих важных органов, но и целыми организмами оба соприкасающихся человека. Взаимность развитого таким образом расслабления играет чрезвычайно важную роль для первого опыта дружеских отношений с другими» /14/. Эриксон, как и я, признает, что кормление грудью не всегда может обеспечивать полное удовольствие и удовлетворение, которые оно несет в себе. «Мать может попытаться форсировать процедуру, с силой вставляя сосок в рот ребенка, нервозно изменяя часы кормления, она может, наконец, оказаться не в состоянии расслабиться во время начального этапа сосания, который, как правило, является болезненным» /15/. Но ценность кормления грудью приводит автора к выводу, что «если мы затратили долю нашей целительной энергии на предупредительные меры, а именно на те, которые всячески содействуют кормлению», — мы можем избежать множества страданий и проблем, которые происходят от эмоциональных расстройств.

Основная проблема отношений между матерью и ребенком заключается не в кормлении грудью, а в вере и доверии, хотя все три аспекта очень близко взаимосвязаны. Через такие отношения ребенок либо приобретает базовое чувство доверия своему миру, либо он будет вынужден бороться с сомнениями, тревогами и виной по поводу своего права получать то, что он хочет или что ему нужно. Под словом «получать» подразумевается его право получать и право тянуться и брать. Когда человек не уверен, что у него есть это право, он будет тянуться к миру с сомнением, с боязнью, у него никогда не будет чувства полной ответственности. Амбивалентность пронизывает все его поступки; он тянется и одергивает себя одновременно. Такое поведение представляет проблему и для других, ибо нельзя полноценно отвечать на амбивалентное отношение. К сожалению, человек не осознает ни своей амбивалентности, ни своего недоверия. Его постоянное сдерживание себя структурировалось в мышечные напряжения, которые уже давно приобрели форму неосознанных двигательных движений. Он ощущает сознательный импульс тянуться. То, что он не ощущает, — это сдерживание этого импульса на телесном уровне.

Когда ребенок теряет веру в свою мать через переживание, что она не всегда рядом с ним, он начинает терять веру и в себя. Он начинает не доверять своим чувствам, своим импульсам и своему телу. Чувствуя, что что-то не так, он больше не может доверять своим естественным функциям, чтобы установить ту связь и гармонию с его миром, которые обеспечат непрерывное удовлетворение его потребностей и желаний. Но это есть то, чего, кажется, и добивается наша западная цивилизация, накладывая довольно строгое искусственное регулирование телесных функций на ребенка. И снова я процитирую Эриксона: «В западной цивилизации преобладающая система обучения и воспитания направлялась убеждением, что систематическое регулирование функций и импульсов в раннем детстве является надежной гарантией будущего эффективного функционирования человека в обществе. Эта система насаждает как грудному младенцу, так и подрастающему маленькому ребенку никогда не умолкающий метроном ограниченного шаблонного поведения, который призван регулировать его первый опыт взаимодействия со своим телом и с его непосредственным физическим окружением.

Только после такой механической социализации его поощряют развивать в себе завзятый индивидуализм. Он преследует свои амбиции, устремления, но вынужден оставаться в рамках стандартизированной карьеры, которая по мере усложнения экономики имеет тенденцию устанавливать более общие обязанности. Развившаяся таким образом специализация привела западную цивилизацию к господству машины, за которым, однако, скрывается огромная неудовлетворенность заблудившегося человека» /16/.

Западное отношение к телесным функциям происходит из аналогичного отношения западного человека к жизни вообще и к его окружающей среде в частности. Лучше всего это отношение можно описать, противопоставив господство и контроль, с одной стороны, почитанию и уважению — с другой; последние были свойственны первобытным людям. И, к сожалению, нам удалось достичь господства и контроля, потому что мы обладаем властью в таком объеме, который был бы недостижим для первобытных людей или даже для наших предков, живших два столетия тому назад. Я говорю «к сожалению», потому что от этого человек испытал на себе последствия более чем нежелательные, а для нашей окружающей среды (мы это только начинаем обнаруживать) последствия оказались и вовсе катастрофическими. Ослепленные властью, мы перестали воспринимать реальность нашего существования. Мы считаем мир подвластным нашей воле и нашим сознательным усилиям, совершенно игнорируя тот факт, что наше благосостояние и само существование зависят от этого мира, от этой земли. И мы стали применять такое же отношение к своему телу. Мы рассматриваем его как подчиненное воле и уму, опять забывая о том, что действия воли и ума полностью зависят от здорового и естественного функционирования тела. Когда эти иллюзии рушатся, как у людей в депрессии, бессилие воли и зависимость от тела становятся шокирующей реальностью.