Сексуальные преступления. Чикатило и другие

В аспекте описанных результатов психологического изучения насильников их действия в значительном количестве случаев имеют психологический смысл «подросткового бунта» против взрослых, то есть женщин. «Подростковая» форма агрессии по отношению к женщинам реализуется в форме насильственного полового акта. Очевидно поэтому само изнасилование так часто сопровождается избиением, жестокость которого внешне совершенно бессмысленна, а также преобладают извращенные способы самого полового акта. Исходя из фактических обстоятельств уголовных дел и особенностей личности преступника складывается впечатление, что на первом месте здесь стоит не удовлетворение сексуальных потребностей, а унижение и подавление женщины. Сексуальная мотивация также присутствует, а соединение этих двух мотивов приобретает значительную стимулирующую силу.

Разумеется, подобное отношение к женщинам типично далеко не для всех насильников, но относится к числу наиболее распространенных.

Иногда совершенное преступление как бы оторвано от сексуальной жизни насильника, что помогает объяснить его поведение, особенно если он женат и живет вместе с женой, более того, боится ее и полностью, во всем подчиняется ей. Жена обычно характеризует такого мужа как мягкого, доброжелательного, исполнительного. В свою очередь и насильник-муж о своей жене отзывается положительно или, во всяком случае, нейтрально, а о женщинах вообще — крайне негативно. Здесь, очевидно, можно предположить следующее. Жену себе такой мужчина выбирает в качестве прообраза своей матери. Ей он подчиняется, зависит от нее, боится, то есть жена психологически выступает для него в роли матери, поэтому никакое насилие по отношению к ней, жестокость или доминирование невозможно.

В то же время в нем зреет протест против своей пассивной роли, а стремление доминировать самому реализуется в его агрессивном поведении по отношению к другим женщинам. В рассматриваемых случаях мы имеем дело с аффективными установками двойственного содержания, подчиненно-агрессивными по отношению к женщинам. Подобные установки, конечно, встречаются не у всех совершивших изнасилование, мы его отмечали примерно у 60% осужденных за половое преступление, которое в период его совершения были женаты.

Доверительные беседы со многими из таких насильников показали, что их половые сношения с супругами были самые что ни на есть добродетельные: они не допускали даже мысли о какой-либо «извращенной», как выражались сами, форме полового акта с ними, даже инициаторами этих актов чаще были жены. С жертвами же своих нападений они подчас были неимоверно жестоки и циничны.

Проведенные нами исследования показывают, что для большинства насильников не существует проблемы персонифицированного выбора женщины даже только как сексуального партнера, не говоря уже о ней как носительнице иных ролей, в том числе многочисленных социальных. Отдельная женщина воспринимается ими как женщина вообще. Поэтому даже такие признаки, как возраст, внешность не имеют часто существенного значения для насильника.

Такое восприятие женщин, низведение их только до уровня объекта сексуальной «эксплуатации», отсутствие эмпатии, сочувствия по отношению к жертвам, нередко проявляемая к ним своеобразная месть во многом могут быть поняты, если учитывать жизненный путь этих сексуальных преступников и особенно условия их ранней социализации в детстве в родительской семье. Многочисленные беседы с осужденными за изнасилования показывают, что большинство из них не имели эмоциональных контактов со своими матерями. Характерны такие их рассказы о своем отношении к матери: «Мать меня никогда не ласкала, я чувствовал, что бабушка любила меня намного больше, чем она»; «я был послушным, но тем не менее меня мать часто незаслуженно наказывала, била, не покупала подарки. Подарки делали брату»; «доверительных отношений с мамой у меня не было, сестру любили больше»; «мать очень строго следила за мной, ничего не прощала» и т. д.

Подобное отношение не могло не вызвать эмоционального отчуждения от матери, которое закреплялось в личности и начинало затем выступать в качестве общей установки по отношению к женщинам. Последние субъективно стали восприниматься как чуждые, враждебные, доминирующие, несущие в себе разрушительную и унижающую силу. Мы полагаем, что именно в этом заключается изначальная причина негативного отношения к женщине в целом, возможности насилия над ней.

Подводя итоги, можно выделить следующие психологические качества насильников, присущие, конечно, не каждому преступнику, виновному в совершении изнасилования:

1) импульсивность, нарушение прогнозирования последствий своих поступков, неприятие социальных норм и требований, высокий уровень тревожности, ригидность и аффективность в сочетании с плохой приспособляемостью, отчуждением, дезадаптированностью;

2) бессознательное ощущение своей ущербности, недостаточности во взаимоотношениях с женщинами, неуверенность в себе;

3) снижение возможности сопереживания, слабое самосознание, нарушение сексуальной приспособляемости и отсутствие персонификации в выборе сексуального партнера;

4) стремление к утверждению себя во взаимоотношениях с женщинами, восприятие их как потенциально агрессивных, подавляющих, стремящихся к доминированию.

Изучение потерпевших от преступлений ведется в нашей стране давно, и сейчас уже можно утверждать, что виктимология (учение о жертве) стала самостоятельной комплексной научной дисциплиной.

Анализ характера отношений «преступник — жертва» необходим практически во всех случаях, когда он поможет установить преступника, мотивы и обстоятельства преступления. Учитывая отношения «преступник-жертва», можно более объективно оценить показания потерпевшей по уголовному делу об изнасиловании, так как не исключено заведомое искажение истины из желания приукрасить свое поведение, отомстить подозреваемому и т. д. Надо помнить, что в конечном решении дела, которое очень часто возбуждается именно по жалобе женщины, она прежде всего и заинтересована. Именно по этой причине жертва может быть необъективной.

Криминологов и криминалистов особенно привлекают проблемы потерпевших от насильственных преступлений, поскольку здесь взаимодействие между «сторонами» происходит наиболее ярко. Поведение жертвы во многом позволяет понять поведение преступника. Данному вопросу посвящена обширная литература, и вряд ли мы ошибемся, если отметим, что в криминологических трудах потерпевшей уделено не меньше внимания, чем личности и поведению самих насильников. Между теми и другими существует некоторое социальное равновесие, значительно реже встречающееся между преступниками и их жертвами в других видах преступлений.

Можно выделить следующие типы поведения потерпевших:

1)  их поведение носит провоцирующий характер, который обычно выражается в установлении контакта с совершенно незнакомыми или малознакомыми людьми, посещении их жилищ или уединении с ними в других укромных местах, совместном употреблении спиртных напитков, некритическом восприятии откровенных намеков и поползновений будущих насильников, демонстрации благосклонного отношения к возможному сексуальному сближению. Потерпевшие с таким поведением составляют 10—15% от общего числа жертв сексуального насилия;

2)  их поведение не является провоцирующим, тем не менее создает объективные предпосылки для совершения изнасилования. Это чаще всего неосторожные поступки, например появление женщины в темное время суток в безлюдном месте, где нападение на нее весьма вероятно. Потерпевшие с подобным поведением составляют 35—40%;

3)  их поведение может быть оценено как положительное или нейтральное. В таких ситуациях будущие потерпевшие не могли предполагать и складывающаяся обстановка не свидетельствовала о том, что они могут стать жертвой насилия. К ним в первую очередь относятся дети и пожилые женщины. Они составляют 45—60% среди всех жертв насильников.

Разумеется, это одна из возможных виктимологических типологий поведения потерпевших, но она вполне может быть принята в качестве рабочей. В ряде случаев бывает очень трудно определить тип поведения жертвы, так как восприятие и оценка конкретной ситуации данной женщиной существенно расходится с тем, что думают по этому же поводу следователь, суд или же сам преступник. Отсюда проистекают все трудности в определении удельного веса ее «вины» в совершенном преступлении. Между тем вопрос о женской «вине» далеко не праздный и имеет самое прямое отношение к определению наказания насильнику.