Остроумие и его отношение к бессознательному

Не так легко убедиться во втором большом изменении, которое производит работа сна в мыслях сновидения. Речь идет о процессе, который я назвал передвиганием в сновидении. Это изменение проявляется в следующем: в центре явного сновидения стоит и сопровождается большой чувственной интенсивностью то, что в мыслях сновидения находилось на периферии и было второстепенным; и наоборот. Сновидение оказывается поэтому «передвинутым» в сравнении с мыслями сновидения. И именно из-за этого передвигания сновидение оказывается чуждым и непонятным для душевной жизни при бодрствовании. Чтобы осуществилось подобное передвигание энергии, должна быть дана возможность беспрепятственно переходить от важных представлений к маловажным, что на нормальное, способное стать сознательным мышление может произвести впечатление только «ошибки мышления».

Превращение для возможности изображения, сгущение и передвигание являются тремя большими механизмами, которые мы можем приписать работе Сна. Четвертый механизм, которому уделено, быть может, слишком мало места в толковании сновидений, не принят здесь во внимание для нашей цели. Вывода последовательно идеи из «топики душевного аппарата» и «регрессии» (а только такая последовательность придаст полноценность рабочим гипотезам), следовало бы сделать попытку определить, на каких ступенях регрессии происходят различные превращения мыслей в сновидении. Эта попытка не получила еще серьезного обоснования, но относительно передвигания, по крайней мере, можно с уверенностью сказать, что оно должно происходить на мыслительном материале в то время, когда он находится на ступени бессознательных процессов. Сгущение представляют себе, по всей вероятности, как процесс, распространяющийся через все течение мыслей вплоть до области восприятия. В общем же удовлетворяются тем, что предполагают одновременно наступающее действие всех сил, принимающих участие в образовании сновидения. При той осторожности, которую, понятно, следует соблюдать в трактовке таких проблем, и принимая во внимание не подлежащую здесь обсуждению принципиальную рискованность такой постановки вопроса, я все же решаюсь выставить положение, что предшествующий сновидению процесс работы сна должен быть перенесен в область бессознательного. Итак, в целом при образовании сновидения следовало бы, грубо говоря, различать три стадии. Во-первых, перевод предсознательных дневных остатков в бессознательное, чему должны способствовать условия сонного состояния. Затем (во-вторых) собственно работа сна в бессознании. И в-третьих, регрессия обработанного таким образом материала сновидения вплоть до восприятия, в качестве которого сновидение проникает в сознание.

В качестве сил, принимающих участие в образовании сновидения, можно распознать: желание спать; энергию, оставшуюся еще у дневных остатков после уменьшения количества ее при сонном состоянии; психическую энергию снообразующего бессознательного желания; противодействующую силу «цензуры», которая господствует при бодрствовании и не вполне исчезает во время сна. Задачей снообразования является, прежде всего, преодоление задержки цензуры. Именно эта задача разрешается с помощью передвигания психической энергии внутри материала, доставляемого мыслями сновидениями.

Теперь вспомним, по какому поводу мы при исследовании остроумия подумали о сновидении. Мы нашли, что характер и действие остроты связаны с определенными формами выражения, техническими приемами, среди которых самыми поразительными являются различные виды сгущения, передвигания и непрямого изображения. Но процессы, приводящие к тем же результатам, то есть к сгущению, передвиганию и непрямому изображению, стали нам известны как особенности работы сна. Не подсказывает ли эта аналогия вывод, что работа остроумия и работа сна должны быть идентичны хотя бы в одном существенном пункте? Работа сна оказывается, по моему мнению, расшифрованной для нас в ее важнейших характерных чертах; из психических процессов при остроумии мы расшифровали ту именно часть, которую можем сравнить с работой сна — процесс образования остроты у первого лица. Не должны ли мы поддаться искушению конструировать этот процесс по аналогии с образованием сновидения? Некоторые из особенностей сновидения настолько чужды остроте, что мы не можем перенести на образование остроты даже соответствующую им часть работы сна. Регрессия хода мыслей вплоть до восприятия отпадает, конечно, для остроты. Зато две другие стадии образования сновидения — погружение предсознательной мысли в бессознательную сферу и бессознательная обработка ее, — если мы допустим их существование при образовании остроты, дадут нам тот именно результат, который мы можем наблюдать при анализе остроты. Итак, мы решаемся сделать предположение, что это является процессом образования остроты. Предсознательная мысль на момент подвергается бессознательной обработке, и результат этой обработки вскоре постигается сознательным восприятием.

Но прежде чем мы проверим это положение в деталях, мы хотим подумать об одном возражении, которое может угрожать нашему предположению. Мы исходим из того факта, что технические приемы остроумия указывают на те же самые процессы, которые известны нам как особенности работы сна. Нам могут легко возразить, что мы не могли бы описать технические приемы остроумия как сгущение, передвигание и т. д. и не пришли бы к столь далеко идущим аналогиям в приемах изображения, которыми пользуются острота и сновидение, если бы предшествующее знание работы сна не подкупило нас в нашей трактовке техники остроумия. В сущности при анализе остроты мы нашли только подтверждение тем ожиданиям, с которыми перешли от сновидения к остроте. Такой генезис аналогии не дал бы никаких прочных гарантий ее постоянства, кроме разве нашей предубежденности. Механизмы сгущения, передвигания и непрямого изображения не были также фактически выделены ни одним Другим автором в качестве форм выражения остроты. Это возражение было бы возможно, но из этого еще отнюдь не следует, что оно было бы справедливо. Точно так же возможно, что категоричность нашей трактовки благодаря знанию работы сна была необходима для того, чтобы распознать действительную аналогию. Однако окончательное решение будет зависеть только от того, сможет ли испытующая критика доказать на единичных примерах, что такая трактовка техники остроумия является навязанной и что ради нее были отброшены другие трактовки, которые ближе к истине и глубже проникают в нее. Или критика должна будет согласиться с тем, что ожидания, с которыми мы подошли от сновидения к остроте, действительно подтвердились. Я держусь того мнения, что нам нечего бояться такой критики и что наш прием редукции показал нам точно, в каких формах выражения следовало искать технические приемы остроумия. Тот факт, что мы дали этим техническим приемам те же наименования, которые заранее предрешают уже результат аналогии между техникой остроумия и работой сна, был нашим законным правом, собственно говоря, ничем иным, как легко оправдываемым упрощением.

Другое возражение не так существенно для нас, но зато и не нуждается в столь основательном опровержении. Можно было бы думать, что согласующиеся так хорошо с нашими целями технические приемы остроумия хотя и заслуживают признания, но не исчерпывают собой всех возможных или употребляемых на практике технических приемов остроумия. Под влиянием прототипа, каким для нас явилась работа сна, мы отыскали якобы соответствующие только ей технические приемы остроумия, в то время как другие приемы, которые мы проглядели, показали бы, что такая аналогия не существует как нечто постоянное. Я действительно не решаюсь утверждать, что мне удалось выяснить технику всех находящихся в обращении острот. Ввиду этого оставляю открытым вопрос о том, что мое перечисление технических приемов остроумия страдает некоторой неполнотой. Но я не исключил преднамеренно из обсуждения ни одного вида техники, который мог быть мною расшифрован. Я утверждаю, что от моего внимания не ускользнули самые частые, самые важные, в большинстве случаев, характерные технические приемы остроумия.