Тавистокские лекции

Первая стадия лечения переноса вовлекает не только осознание пациентом того факта, что он все еще смотрит на мир из детской или классной комнаты и т. п., проектируя и аспектируя при этом все положительные и отрицательные авторитеты своего личного опыта; в осознание должна быть включена вся объективная сторона вопроса. Для создания действительно зрелой установки, аттитюда, пациент должен увидеть саму субъективную оценку всех тех образов, которые, как казалось, создают саму проблему. Он должен ассимилировать их со своим собственным психическим бытием; должен обнаружить, в каком смысле он является частью его самого; каким образом он приписывает, например, положительную оценку тому или иному объекту, когда фактически это и есть он сам, кто эту оценку выставляет. Тем же самым образом он проектирует отрицательные качества и соответственно ненавидит и испытывает отвращение к субъекту. Здесь необходимо понять, что субъект сам проектирует свою собственную низменную сторону, свою тень, так сказать, предпочитает иметь оптимистический и односторонний образ себя самого. Фрейд, как известно, имеет дело только с объективной стороной. Но фактически невозможно помочь пациенту усвоить содержание его невроза снисходительными ссылками на детское отсутствие ответственности или смиренным указанием на глупую судьбу, жертвой которой является пациент. Его невроз означает требование стать целостной личностью, а это включает узнавание и ответственность за свое целостное бытие, за его хорошие и плохие стороны, возвышенные и низменные функции.

Предположим теперь, что проекция личностных образов, как таковая, состоялась, реализовалась и возымела действие, и тем не менее имеет место перенос, который вы просто не можете разрешить (аннулировать). Тогда в терапии переноса мы вступаем во вторую стадию. Эта стадия – разделение личностных и безличностных содержаний. Личностные проекции, как мы видели, аннулируемы в принципе; для этого они должны оказаться осознанными, но безличностные проекции аннулировать нельзя, так как они принадлежат структурным элементам самой психики (самого психического бытия). Они оказываются не реликтами переживаемого прошлого, а наоборот, целенаправленными и компенсаторными функциями чрезвычайной важности, надежной защитой в ситуациях, в которых человек, как говорится, теряет голову. Скажем, в случае паники, неважно, внутренней или внешней, вмешиваются архетипы, дающие человеку возможность совершения адаптивных инстинктивных действий. Реакция человека в данном случае оказывается такой, как будто бы он заранее знал или предвидел ту или иную ситуацию. Иными словами, он действует так, как обычно это делает человечество, поэтому мы говорим, что этот механизм – весьма жизненно важен.

Следует заметить, что проекция этих безличностных образов сама по себе носит опосредованный характер. А поэтому аннулировать здесь можно лишь сам акт проекции, но никак не ее содержание, чего, кстати, и пытаться делать не стоит. При всех стараниях пациент не может ассимилировать безличностные содержания в своем сознании, тот факт; что они по сути безличностные содержания, как раз и является причиной для их проектирования; человек чувствует, что они не принадлежат определенному субъекту, его индивидуальному разуму, а локализуются где-то вне единичного ЭГО, и за отсутствием подходящей субъективной формы их вместилищем является человеческий объект. Поэтому необходимо быть крайне внимательным, имея дело с безличностными проекциями. Например, было бы большой ошибкой сказать пациенту: «Пожалуйста, поймите, что вы проектируете на меня образ спасителя. А это глупо, уповать на спасителя и делать ответственным меня за это упование». Встретившись с «надеждой» подобного рода отнеситесь к ней серьезно. Все человечество живет с подспудным ожиданием спасителя; это ожидание можно обнаружить везде: обратите внимание хотя бы на Италию или Германию, (1935 г.– приход фашизма. – Прим. перев.). Сегодня у вас, в Англии, нет спасителя, нет его и у нас, в Швейцарии. Но я не верю, что мы так уж сильно отличаемся от остальной Европы. Ситуация у нас лишь слегка отличается от итальянской или германской; возможно, они чуточку менее уравновешены, но даже и у нас с уравновешенностью не все гладко. В указанных странах комплекс спасителя обнаруживается в виде психологии массы, толпы. Комплекс спасителя – архетипический образ коллективного бессознательного, и совершенно естественно, что он активизируется в эпохи, столь насыщенные проблемами и дезориентацией, как, к примеру, наша. В коллективных событиях довольно легко и просто увидеть, как сквозь волшебное стекло, что может произойти с отдельным индивидом, внутри его самого. Даже в относительно простом ситуативном моменте – панике – приходят в действие все компенсаторные психические элементы. И это совсем не патологическое явление. Возможно, это покажется странным, что коллективное бессознательное выражается в политической форме. Но форма-фактор весьма иррациональный, и наше рациональное сознание не может указывать ему, каким должно быть его проявление. Конечно, представив коллективное бессознательное самому себе, следует ожидать, что его активация может оказаться весьма разрушительной; она может обернуться массовым психозом. Поэтому связь человека с коллективным бессознательным всегда регулируется; существует определенная форма, в которой выражаются архетипические образы. Так как коллективное бессознательное – функция, действующая непрерывно, то человек должен постоянно держать с ней контакт. Его психическое и душевное здоровье зависит от кооперации с безличностными образами. На практике подобная связь поддерживается, поскольку в наличии всегда имеется та или иная религия.

Что такое религия? Религия есть психотерапевтическая система. А что делаем мы, психотерапевты? Мы пытаемся лечить страдания человеческого разума, человеческой психики или человеческой души, а религия имеет дело с той же самой проблемой. Поэтому наш Бог – целитель, доктор, он исцеляет больного и имеет дело с душевными трудностями человека, а это и есть именно то, что мы называем психотерапией. Когда я говорю о религии как о психотерапевтической системе, то это не игра слов. Религия – мощно работающая психотерапевтическая система, в ней заключена огромная практическая истина. Могу сказать одно – клиентура у меня достаточно обширна и обитает на разных континентах, там же, где живу я сам, живут практически одни католики; но за последние тридцать лет у меня побывало вряд ли больше чем шесть действительно верующих католиков. Подавляющее большинство пациентов составляли протестанты и иудеи. Однажды я разослал опросник людям, которых не знал лично, в опроснике я спрашивал: «Как бы вы поступили, окажись в психологическом затруднении? Предпочли бы вы пойти к доктору или к священнику (пастору)?» Самих ответов я уже не помню, но хорошо помню то, что около 20 % протестантов предпочли пойти к пастору. Остальные же были настроены против пастора и предпочли доктора, причем самыми убежденными в этом оказались родственники и дети священнослужителей. Помню один интересный ответ китайца. Тот заметил: «Когда я молод, я иду к доктору, а когда стар – к философу». А среди католиков 58 или 60 % ответили, что, конечно, пойдут к священнику. Это доказывает, что католическая церковь, в частности с ее строгой системой религиозных предписаний и наставлений к образу мышления, является терапевтическим институтом. У меня было несколько пациентов, прошедших аналитический курс лечения, которые после этого сделались убежденными католиками; было несколько и других, вступивших в так называемую группу «Оксфордское движение» – с моего благословения! Я думаю, что существование подобных институтов совершенно правильно и полезно. Ими нас обеспечила история, и будь я сам человеком средневекового склада мышления, то с легкостью принял бы подобное вероучение. К несчастью, оцерквление требует в некотором смысле средневекового образа мыслей, чего я не имею в достаточной степени. Но и из сказанного ясно, что я подхожу к архетипическим образам и соответствующей форме для их проекции весьма серьезно, потому что коллективное бессознательное занимает значительное место в психическом существовании человека.