Эта покорная тварь – женщина

 «Вон та высокая дама, что сидит рядом с герцогиней — ей около двадцати лет, и у нее вид непорочной девственницы,— без ума от своего супруга и тем не менее, обладая пылким темпераментом, она мне платит за то, что я свожу ее с юношами.

Взгляни на того другого ангела слева. Ее отец — член парламента; она тоже не глупа и приходит сюда тайком в сопровождении гувернантки. По-моему, ей нет и четырнадцати, поэтому я включаю ее только в общие возбуждающие сцены, где половое сношение исключено. Уверяю тебя, у меня есть несколько клиентов, каждый из которых готов выложить пятьсот луидоров за ее девственную плеву, но я пока не решаюсь. Она сейчас ожидает одного господина, который кончает, когда трется лицом о ее седалище; он обещает мне целую тысячу за право вставить в ее ножны свою шпагу, и я потихоньку готовлю ее к этому.

А той девочке только тринадцать лет: маленькая мещаночка, которую я просто купила. Она собирается замуж и с восторгом думает об этом... Вчера мы с Нуарсеем заключили договор о купле-продаже ее девственности, разумеется, в содомитском смысле, завтра он опробует свое приобретение. А сегодня придет молодой епископ, он заплатит за то, что немного потреплет ее в том же заднем месте, но, видишь ли, его штучка настолько мала, что твой любовник-геркулес не заметит этого.

Теперь посмотри внимательно на ту женщину. Я думаю, ей лет двадцать шесть. Она живет с человеком, который безраздельно доверяет ей и ни в чем не отказывает. Они проделывают в постели невероятные вещи, но это не мешает маленькой шалунье случаться с каждым встречным мужчиной; она любит мужчин, всех мужчин подряд, и доводит их до того, что они едва не испускают дух...

Миленькая брюнетка рядом о ней — это жена пожилого господина, который женился на ней по страстной любви; она очень его уважает, и мало найдется женщин, которые смогли бы похвастать столь великолепной репутацией в смысле добропорядочности. А здесь вознаграждается ее терпение: она ждет парочку молодых людей, с которыми натешится, а потом вернется к любящему мужу.

Рядом с ней сидит исключительная скромница. Эта тварь делит свое время между чтением молитв, посещением мессы и борделями. У нее есть муж, он обожает ее, но не в силах исправить. У меня с ней много хлопот, потому что она любит распутничать только со священниками. Возраст, внешность, манеры не имеют для нее никакого значения — эта стерва блаженствует, когда в нее входит член служителя Бога.

Теперь перейдем к той девушке; она из среднего класса, ей девятнадцать лет, и скажи, встречала ли ты более милое создание? Ее любовник сделал для нее все возможное и невозможное: он вытащил ее из нищеты, оплатил все расходы, все долги, окружил ее роскошью; если бы ей вздумалось захотеть звезду, он бы из кожи вылез, чтобы достать ее с неба, и тем не менее у этой молодой сучки не было ни одного часа, когда бы она не занималась развратом. Она делает все, что от нее потребуют, соглашается на любую экстравагантность, лишь бы ей платили за это, а цена ее высока. Злодей, с которым я ее сведу сегодня, оставит ее прикованной к постели на шесть недель, и она знает об этом, как знает и то, что заработает свои десять тысяч франков, а на остальное ей наплевать.

— А что ее любовник?

— Ну, она придумает что-нибудь... Скажем, что сломала ногу или что на нее наехала карета. С такими мозгами, как у нее, она сумеет одурачить и Его преосвященство... А вот эта кокетка,— продолжала Дювержье, указывая на девочку лет двенадцати,— совершенно необычный случай: ее продает собственная мать, потому что они в большой нужде. Будь уверена, что они обе могли бы найти работу, им даже предлагали неплохое место, но они отказались: их привлекает только распутство. И снова первый залп в эту детскую попку сделает твой Нуарсей.

А теперь взгляни на торжество супружеской любви. В целом свете нет жены, которая не любила бы своего мужа так, как эта женщина,— заявила Дювержье, кивнув в сторону прелестного создания лет двадцати восьми, настоящей Афродиты.— Да, она обожает его, она даже его ревнует, но не может сдержать своих страстей. Она переодевается в весталку и каждую неделю оказывается в одной постели с дюжиной мужчин.

Мне кажется, следующий случай не менее замечателен: положение этой дамы поистине завидное, а заниматься проституцией ее заставляет муж. Заметь, он страстно влюблен в нее, и этим все объясняется: он присутствует при ее распутстве, он готов сводничать и подличать, лишь бы иметь возможность заниматься содомией с ее партнером.

Наконец, последняя наша дама не замужем. У нее большие претензии, она — одна из наших самых известных скромниц: если хоть один мужчина на людях осмелится признаться ей в любви, я уверена, что она закатит ему пощечину, а здесь, в моем уютном гнездышке, она платит бешеные деньги за то, что ей прочищают трубы по пятьдесят раз на месяц... Ну и как, нужны еще примеры?»

                                                                                    («Жюльетта»)

ВИКТОР ГЮГО:

«Быть живой женской плотью и быть женщиной — две вещи разные. Слабая струна женщины — жалость, так легко переходящая в любовь, была неведома Джозиане. Не потому, что она была бесчувственна: неверно сравнивать тело с мрамором, как это делали древние. Красивое тело не должно быть похоже на мрамор; оно должно трепетать, содрогаться, покрываться румянцем, истекать кровью, быть упругим, но не твердым, белым, но не холодным, должно испытывать наслаждение и боль: оно должно жить, мрамор же — мертв. Прекрасное тело почти имеет право быть обнаженным; его ослепительность заменяет ему одежды. Кто увидел бы Джозиану нагой, увидел бы ее тело лишь сквозь излучаемое им сияние. Она, не смутясь, предстала бы нагой и перед сатиром, и перед евнухом. У нее была самоуверенность богини. Она с удовольствием создала бы из своей красоты пытку для нового Тантала. Король сделал ее герцогиней, а Юпитер — нереидой. Какое- то двойственное обаяние исходило от этого существа. Всякий, кто любовался ею, становился язычником и ее рабом. Она была дитя прелюбодеяния и казалась нимфой, вышедшей из пены морской...

Ни одна страсть не коснулась ее, но мысленно она испытала все. Возможность осуществить свои порочные мечты отталкивала ее и вместе с тем привлекала. Если бы она заколола себя кинжалом, она сделала бы это, как Лукреция, уже после падения. У этой девственницы было развращенное воображение. В этой Диане таилась Астарта. Пользуясь своим высоким положением, она держалась вызывающе и неприступно. Однако ей показалось бы забавным самой подготовить свое падение. Слава вознесла ее на лучезарную высоту, но она испытывала соблазн спуститься оттуда и, движимая любопытством, быть может, даже бросилась бы вниз. Она была немного тяжеловесна для облаков, падение казалось ей заманчивым...

Она жалела, что Геркулес уже умер, и жила в ожидании какой- то высокой и вместе с тем сладострастной любви.

Благородный торс, высокая грудь, вздымаемая ровным биением царственного сердца, живой и ясный взор, чистые, горделивые черты, а там, под водой, в мутной волне,— как знать? — скрывается, быть может, сверхъестественное продолжение — гибкий и безобразный, ужасный хвост дракона. Недосягаемая добродетель, таящая порочные мечты...»

                                                         («Человек, который смеется»)

ЭММАНУЭЛЬ АРСАН:

«— Стать человеком — это значит с веселым смехом убежать из рая, натянуть нос Господу Богу.

— И вы называете это моралью,— усмехнулась Эммануэль.

— Мораль — это то, что делает человека человеком, а не оставляет его связанным, пленным, рабом, евнухом или шутом. Ведь любовь изобретена не для унижения, не для закабаления, не для того, чтобы морщиться от отвращения. Это не кино для бедных, не транквилизатор для нервнобольных, не развлечение, не игра, не наркотик, не погремушка для ребенка. Любовь, искусство плотской любви единственная человеческая реальность, это подлинное пристанище, твердая земля, единственно истинная часть жизни. Вспомним слова Дон-Жуана: «Все, что не любовь, находится для меня в другом мире, в мире призраков. Я становлюсь человеком только тогда, когда меня сжимают в объятиях». Этот его возглас был услышан и понят многими. Вы, кажется, сказали «аскетизм»? Для некоторых индусских сект эротизм связан с аскетизмом, аскетизм для них обязателен.