Эта покорная тварь – женщина

Про общие дела классик ничего не говорил, видимо, считая их такой же нелепостью, как пожар в пожарной части.

ДУШЕЧКИ

Эти женщины, абсолютно лишенные каких бы то ни было убеждений, ценностных ориентаций, да и вообще всех тех качеств, из которых складывается понятие «личность», имеют свойство полностью растворяться не только в делах своих мужей, но и в их характерах, привычках и привязанностях.

Они — как жидкость, которая принимает форму того сосуда, куда ее нальют.

Этот тип жен встречается довольно часто, и поэтому его можно считать характерным, особенно в изумительно точном и ярком отражении его Антоном Павловичем Чеховым — тонким знатоком психологии и непримиримым врагом пошлости и серости.

Вот что он писал в одной из своих записных книжек: «Была женой артиста — любила театр, писателей, казалось, вся ушла в дела мужа, и все удивлялись, что он так удачно женился: но вот он умер; она вышла за кондитера, и оказалось, что ничего она так не любит, как варить варенье, и уж театр презирала, так как была религиозна в подражание своему второму мужу».

А вскоре этот беглый набросок превратился в известный рассказ о типичной представительнице этой разновидности жен…

----------------------------------------------------------------------------------

«…Он сделал предложение, и они повенчались. И когда он увидал как следует ее шею и полные здоровые плечи, то всплеснул руками и проговорил:

— Душечка!

Он был счастлив, но так как в день свадьбы и потом ночью шел дождь, то с его лица не сходило выражение отчаяния.

После свадьбы жили хорошо. Она сидела у него в кассе, смотрела за порядками в саду, записывала расходы, выдавала жалованье, и ее розовые щеки, милая, наивная, похожая на сияние улыбка мелькали то в окошечке кассы, то за кулисами, то в буфете. И она уже говорила своим знакомым, что самое замечательное, самое важное и нужное на свете — это театр и что получить истинное наслаждение и стать образованным и гуманным можно только в театре.

— Но разве публика понимает это? — говорила она. — Ей нужен балаган! Вчера у нас шел «Фауст наизнанку», и почти все ложи были пустые, а если бы мы с Ванечкой поставили какую-нибудь пошлость, то, поверьте, театр был бы битком набит. Завтра мы с Ванечкой ставим «Орфея в аду», приходите.

И что говорил о театре и об актерах Кукин, то повторяла и она. Публику она так же, как и он, презирала за равнодушие к искусству и за невежество, на репетициях вмешивалась, поправляла актеров, смотрела за поведением музыкантов, и когда в местной газете неодобрительно отзывались о театре, то она плакала и ходила в редакцию объясняться».

После смерти мужа-антрепренера Оленька через некоторое время находит свое новое счастье в лице управляющего лесным складом.

«Пустовалов и Оленька, поженившись, жили хорошо. Обыкновенно он сидел в лесном складе до обеда, потом уходил по делам, и его сменяла Оленька, которая сидела в конторе до вечера и писала там счета и отпускала товар.

— Теперь лес с каждым годом дорожает на двадцать процентов, — говорила она покупателям и знакомым, — Помилуйте, прежде мы торговали местным лесом, теперь же Васечка должен каждый год ездить за лесом в Могилевскую губернию. А какой тариф! — говорила она, в ужасе закрывая обе щёки руками, — Какой тариф!

Ей казалось, что она торгует лесом уже давно-давно, что в жизни самое важное и нужное это лес, и что-то родное, трогательное слышалось ей в словах: балка, кругляк, тес, шелевка, безымянка, решотник, лафет, горбыль…

Какие мысли были у мужа, такие же и у нее. Если он думал, что в комнате жарко или что дела теперь стали тихие, то так думала и она. Муж ее не любил никаких развлечений и в праздники сидел дома, и она тоже.

— И все вы дома или в конторе, — говорили знакомые. — Вы бы сходили в театр, душечка, или в цирк.

— Нам с Васечкой некогда по театрам ходить, — отвечала она степенно, — Мы люди труда, нам не до пустяков. В театрах этих что хорошего?»

А когда умер и второй муж, Оленька, погоревав положенный срок, сходится с ветеринаром, и, естественно…

«…встретясь на почте с одной знакомой дамой, она сказала:

— У нас в городе нет правильного ветеринарного надзора, и от этого много болезней. То и дело слышишь, люди заболевают от молока и заражаются от лошадей и коров. О здоровье домашних животных, в сущности, надо заботиться так же, как о здоровье людей».

                                                                АНТОН ЧЕХОВ. Душечка

-----------------------------------------------------------------------------------

Этот тип весьма распространен. Его представительницы, как правило, добры, податливы, покорны, но при этом они напоминают мифическую нимфу Эхо, которая была способна лишь повторять услышанные ею слова…

…Нарцисс огляделся кругом, не зная, куда ему идти, и громко крикнул:

— Эй, кто здесь?

— Здесь! — раздался громкий ответ Эхо.

— Иди сюда! — крикнул Нарцисс.

— Сюда! — ответила Эхо…

ПОПРЫГУНЬИ

И этот тип был впервые классифицирован Чеховым.

Эти женщины — прямая противоположность душечкам. Они не только не растворяются в интересах и делах своих мужей, но и откровенно игнорируют их, считая мужей чем-то вроде сопутствующего приложения к их жизни, которое должно лишь субсидировать ее потребности и прихоти, при этом оставаясь серой тягловой лошадкой, не более.

Фольклорный юмор так определяет идеал мужа для женщин этого типа: «Слепо-глухо-немой капитан дальнего плавания».

Действительно: жизнь так разнообразна, в ней столько соблазнов и радостей, столько ярких, неповторимых личностей, а тут — муж, вечно занятый, вечно озабоченный нехваткой денег — тривиальная и ничем не выдающаяся личность, которая, кажется, только затем и создана, чтобы служить подпоркой для головокружительной карусели…

-----------------------------------------------------------------------------------

«Ее муж, Осип Степанович Дымов, был врачом и имел чин титулярного советника. Служил он в двух больницах: в одной сверхштатным ординатором, а в другой — прозектором. Ежедневно от девяти часов утра до полудня он принимал больных и занимался у себя в палате, а после полудня ехал на конке в другую больницу, где вскрывал умерших больных. Частная практика его была ничтожна, рублей на пятьсот в год. Вот и все. Что еще можно про него сказать? А между тем Ольга Ивановна и ее друзья и добрые знакомые были не совсем обыкновенные люди. Каждый из них был чем-нибудь замечателен и немножко известен, имел уже имя и считался знаменитостью или же хотя и не был еще знаменит, но зато подавал блестящие надежды. Артист из драматического театра, большой, давно признанный талант, изящный, умный и скромный человек и отличный чтец, учивший Ольгу Ивановну читать; певец из оперы, добродушный толстяк, со вздохом уверявший Ольгу Ивановну, что она губит себя: если бы она не ленилась и взяла себя в руки, то из нее вышла бы замечательная певица; затем несколько художников и во главе их жанрист, анималист и пейзажист Рябовский, очень красивый белокурый молодой человек, лет двадцати пяти, имевший успех на выставках и продавший свою последнюю картину за пятьсот рублей; он поправлял Ольге

Ивановне ее этюды и говорил, что из нее, быть может, выйдет толк; затем виолончелист, у которого инструмент плакал и который откровенно сознавался, что из всех знакомых ему женщин умеет аккомпанировать одна только Ольга Ивановна; затем литератор, молодой, но уже известный, писавший повести, пьесы и рассказы. Еще кто? Ну, еще Василий Васильевич, барин, помещик, дилетант-иллюстратор и виньетист, сильно чувствовавший старый русский стиль, былину и эпос; на бумаге, на фарфоре и на закопченных тарелках он производил буквально чудеса. Среди этой артистической, свободной и избалованной судьбой компании, правда, деликатной и скромной, но вспоминавшей о существовании докторов только во время болезни и для которой имя Дымов звучало так же безразлично, как Сидоров или Тарасов, — среди этой компании Дымов казался чужим, лишним и маленьким, хотя был высок ростом и широк в плечах. Казалось, на нем чужой фрак и что у него приказчицкая бородка. Впрочем, если бы он был писателем или художником, то сказали бы, что своей бородкой он напоминает Зола».