Дальние пределы человеческой психики

нижнему его краю был пущен ряд младенцев - череда

восхитительно-розовых, сладких, невинных младенцев. А у верхнего края

была размещена картинка, изображавшая пассажиров метро - с серыми,

угрюмыми, кислыми физиономиями. Подпись внизу была чрезвычайно проста:

<Что случилось?> Вот и я о том же.

Сразу оговорюсь: то, над чем я работаю сейчас и чем собираюсь

поделиться с вами, касается стратегии и тактики научного исследования,

это скорее подготовка к исследованию, попытка изложить клинические

данные и данные моих собственных наблюдений таким образом, чтобы их

можно было рассмотреть под научным углом зрения, то есть перепроверить

и уточнить их, найти им подтверждения или опровергнуть их, убедиться в

правильности или ошибочности интуитивных догадок и так далее и тому

подобное. Для этой цели, а также для тех, кто интересуется

философскими проблемами, я хотел бы вкратце остановиться на некоторых

теоретических вопросах, важных для понимания следующих разделов. Это

извечная философская проблема взаимоотношения факта и его значения,

того, что есть, и того, что должно быть, проблема описания и оценки, -

ужасная проблема, вставшая перед философами сразу с рождением этой

науки и до сих пор не решенная ими. Я хотел бы поделиться своими

размышлениями по этому поводу, размышлениями, которые помогли мне

обойти эту философскую загвоздку - сделать выбор из двух путей в

пользу третьего.

Двойственные понятия

Основной прием, о котором я собираюсь вести речь и который

позаимствован мною частично у гештальт-психологов26, частично у

клиницистов и психотерапевтов, опирается на допущение сократовского

толка, допущение о том, что факты сами указывают нам, как с ними

обходиться, или, другими словами, что в глубине самого факта заложены

некоторые векторные характеристики. Исследователь не домохозяйка, а

факты не блины, которые он складывает в стопку, где они будут тихо и

смирно лежать до ужина; правильнее будет представить его

путешественником, а всплывающие

40

Здоровье и патология

перед его взором явления - верстовыми столбами, отмеряющими дистанцию

его пути и указывающими ему направление движения. Факты <зовут>, они

влекут исследователя, они, как сказал Кёлер (62), <требовательны> по

своей природе. У меня часто возникает ощущение, что человек осознает,

что он должен делать или как он должен поступать, только когда он

окажется в гуще процесса, только когда он что-то начнет понимать о

нем: получив этот необходимый минимум знаний, он наконец может

сформулировать проблему, сделать моральный выбор, решить, так или

иначе ему поступить. Общеизвестен психотерапевтический принцип: чем

больше люди узнают о себе, чем больше они осознают себя, тем проще им

принимать решения.

Я предполагаю, что существуют такие явления и такие понятия, которые

по своей сути являются одновременно и оценочными, и описательными. Я

называю их <двойственными понятиями>, имея в виду сплав в объеме

понятия как определения явления, так и его оценки, и поэтому все, что

я буду излагать дальше, следует понимать как попытку разрешить старое

философское противоречие между <существующим> и <желанным>.

Что касается меня, то я занял позицию - и думаю, что смогу убедить в

ее уместности всех своих читателей - откровенно нормативную, с самого

начала задавая вопросы типа: что есть норма? Что такое хорошо? Что

полезно для человека? Мой старый учитель, профессор философии, который

до сих пор по-отечески расположен ко мне и трогательно проявляет свои

чувства и к которому я до сих пор отношусь с большим почтением, время

от времени присылает мне обеспокоенные письма. В них он мягко журит

меня за то, что я так лихо, по-кавалерийски, обращаюсь с извечными

проблемами философии. Он пишет: <Неужели вы не понимаете, что вы

делаете? Человечество билось над этой проблемой две с лишним тысячи

лет, а вы вот так просто решили не замечать ее. Вы с беспечностью

мальчишки мчитесь на коньках по этому хрупкому льду>. Я помню, как,

пытаясь объясниться, однажды писал ему, что именно таким образом и

должен поступать исследователь, что это стратегия - со всевозможной

быстротой проскальзывать мимо философских проблем. Еще я писал,

помнится, что для решения стратегической задачи распространения знания

в отношении вечных философских проблем следует занимать строгую

позицию <непреклонной наивности>. Именно этой позиции я и

придерживаюсь сейчас. Я считаю это проявлением эвристичности

мышления27 исследователя, и потому нисколько не стесняюсь рассуждать о

том, что такое хорошо и что такое плохо, и даже выступать при этом в

качестве третейского судьи. В одной из своих работ я писал о хороших и

плохих картинах и не затруднился дать следующую сноску: <Плохими

картинами я называю те, которые мне не нравятся>. Я считаю, что

категоричность в оценках - не такая уж плохая стратегия. При изучении

здоровых людей, самоактуализирующихся людей можно заметить

постепенную, но неуклонную замену отчетливо нормативных, откровенно

личных оценок на

Неврозы как ошибка личностного развития

все более объективные понятия описательного характера, что в конце

концов привело, например, к возможности появления стандартизованного

теста28 на самоактуализацию (137). Самоактуализацию сейчас можно

определить инструментально, так же, как давно уже определяют

интеллект, то есть самоактуализация стала объектом испытания. Она

хорошо коррелирует с различного рода объективными переменными, и

исследователи продолжают накапливать данные о новых и новых

взаимосвязях. Поэтому я ощущаю эвристическую оправданность моей

позиции <непреклонной наивности> в начале исследования. Слишком многое

из того, что я предвидел интуитивно, находит себе подтверждение в

исследованиях, цифрах, таблицах и диаграм-

мах.

Человечность

Я предлагаю обратить пристальное внимание на такое понятие как

<человечность>, на понятие, пока в большей степени описательное (по

сравнению с понятием <самоактуализация>), однако содержащее в себе

достаточный элемент нормативности. Я надеюсь, что таким образом мы

продвинемся от интуитивного, эвристического взгляда в сторону большей

определенности, большей надежности, большей объективности, что в

научно-теоретическом плане может оказаться чрезвычайно полезным.

Формулу нашего движения в этом направлении и сам способ мышления

подсказали мне около пятнадцати лет назад аксиологические труды

Роберта Гартмана (43), который определил <добро> как меру исполнения

чем-либо (или кемлибо) своего предназначения, как степень воплощения

заложенной в нем идеи. Это привело меня к мысли, что для

исследовательских целей концепция человечности может быть представлена

как явление, поддающееся количественному определению. К примеру, можно

представить человечность как реестр качеств, а именно: принять

утверждение, что человек должен характеризоваться способностью к

абстрагированию29, умением выражать свои мысли, способностью любить,

иметь определенные ценности, уметь переступать через свое <я> (то есть