Психология внимания

Результаты первой серии опытов, показывающих интервалы между maximum'ами колебаний внимания при одного рода ощущениях, могут быть представлены в следующих таблицах…

Первый горизонтальный ряд в каждой таблице представляет арифметические средние продолжительностей колебаний для каждой однодневной серии опытов; второй ряд дает среднюю вариацию в этой серии; третий показывает число опытов серии. Два последних вертикальных ряда представляют: 1) общие средние за последние 110 опытов и 2) то же по исключении 10 наиболее уклоняющихся величин. Эти последние числа, следовательно, наилучше выражают общий результат опытов. Рассматривая три последние таблицы, мы видим:

1) что колебания внимания есть общее явление для разнообразных ощущений;

2) что для разных родов ощущений они различны и именно наиболее продолжительны в слуховых ощущениях, короче — в зрительных и наиболее кратки в кожных.

Показав, что волевое чувственное внимание состоит в ассимиляции реального ощущения с соответственным образом воспоминания, мы разрешили нашу задачу только наполовину. Нам еще остается показать, с помощью какого процесса является этот необходимый для внимания образ воспоминания. Но сначала необходимо выяснить смысл и границы самого вопроса.

Прежде всего заметим, что мы не имеем здесь нужды исследовать, каким образом возникает желание фиксировать или с вниманием наблюдать известный объект. Это желание есть предшествующий процессу внимания (как мы его определили ранее) факт и в том смысле лежит за пределами нашего исследования. Достаточно здесь будет заметить, что объяснение этого факта, данное в английской ассоциационной психологии, представляется нам вполне удовлетворительным. Равным образом мы можем согласиться с Джемсом Миллем, что желание иметь известное воспоминание уже заключает в себе это воспоминание. Желая чего-либо, мы, очевидно, должны уже знать, чего мы желаем. Тем более желание наблюдать с вниманием некоторый объект А, очевидно, уже заключает в себе знание этого объекта.

Но в таком случае, возразят нам, чего же еще вы ищете? Какое возникновение воспоминания хотите еще исследовать, когда существование такого воспоминания признаете за предшествующее условие волевого внимания? Дело, однако, в том, что воспоминание, которое в акте волевого внимания ассимилируется с внешним впечатлением, должно иметь особую, исключительную ясность и интенсивность. Без этого оно не может произвести того усиления, которое, как мы видели выше, есть первичный эффект внимания. Волевое внимание, как мы уже не раз указывали, есть процесс, вполне подобный иллюзии. В иллюзии нам всегда бывают даны в тесной связи два элемента: некоторое впечатление и особая интерпретация этого впечатления, которую мы сами привносим на основании предыдущих опытов. Эта интерпретация, которая, в сущности, есть тоже не что иное, как ряд образов воспоминания, отличается при иллюзии особой яркостью и непосредственностью, что и дает им иллюзорный характер, т. е. яркость этих воспоминаний так велика, что мы не отличаем их от реального впечатления, а почитаем тоже за непосредственное данное сознание. Этим иллюзии отличаются от каких-нибудь произвольных и абстрактных толкований, какие мы даем внешним впечатлениям в наших рассуждениях или размышлениях и которые мы ясно отличаем от данного впечатления, не смешиваем с ним, одним словом, не придаем им иллюзорного характера.

Волевое внимание как таковое есть именно процесс иллюзорного восприятия, т. е. в нем мы благодаря присущим нам ярким образам воспоминания усматриваем то, чего без этих образов не усмотрели бы. Во внимании мы не отличаем объективного впечатления от субъективно привносимой интерпретации, но эта субъективная интерпретация кажется нам также объективной. В предыдущей главе было достаточно выяснено, что волевое внимание имеет место лишь там и до тех пределов, где и до каких пределов индивидуум имеет соответственные образы воспоминания. Поэтому здесь мы, не повторяя уже сказанного, желаем выяснить лишь то, что эти образы воспоминания должны иметь исключительную яркость, без чего процесса реального (иллюзорного) внимания не произойдет, а будет иметь место лишь абстрактная интерпретация восприятия. Внимания, одним словом, нет там, где привносимый нами субъективный элемент не имеет для нас реального характера, где мы его отличаем от восприятия, где нет иллюзии.

Иллюзия, однако, отличается же чем-либо от волевого внимания? В чем же, спрашивается, состоит это отличие? В иллюзии исключительно яркий характер воспоминания дается нам помимо нашей воли, он есть результат особых условий в ассоциации идей. В волевом же внимании мы ясно сознаем, что исключительная яркость воспоминания есть наше дело, зависит от нашей воли, что и делает внимание волевым и сопровождающимся чувством усилия.

Таким образом, поставленный нами вопрос о возникновении воспоминания в процессе волевого внимания сводится к вопросу о том, каким волевым путем мы можем придать уже данному в нашем желании воспоминанию исключительно яркий или интенсивный характер. Воспоминание предмета А, как справедливо замечает Джемс Милль, должно уже существовать, раз мы желаем с вниманием его наблюдать, ибо желать иметь представление — значит уже его иметь. Но Джемс Милль ошибается, когда думает, что этого достаточно. Это бледное, схематическое воспоминание должно получить иллюзорную силу, без чего не может быть внимания; и эту иллюзорную интенсивность оно должно получить от нашей воли. Итак, каким образом, с помощью какого процесса наша воля может придать уже существующему бледному воспоминанию исключительную интенсивность — вот вопрос, разрешению которого должна быть посвящена настоящая глава, без чего явления волевого внимания лишь наполовину объяснены. На этот вопрос отвечает моторная теория внимания.

Мы начинаем с прямого указания сущности этой теории. Активное усиление силы данного воспоминания есть, но нашему мнению, по существу, такой же двигательный процесс, как всякий волевой. Пусть мы имеем некоторое воспоминание А. Пусть, далее, оно состоит из двух частей, из которых одна есть воспоминание о каком-либо нашем движении. Если бы мы воспроизвели вновь это движение, то усиление этой части данного воспоминания А повлечет за собой по ассоциации и усиление прочих его частей, т. е. все воспоминание возникает в сознании с обновленной интенсивностью. Так как возможность волевых движений допускается всеми и есть во всяком случае вопрос теории воли, а не внимания, то таким предположением мы окончательно разъясняем вопрос в пределах теории внимания. Все это делается, конечно, в предположении, что в данном воспоминании есть элемент, воспринимаемый нами через движение. Если этого нет, то воспоминание не может быть нами прямо усилено, а разве только косвенно, через какое-нибудь ассоциативное с ним воспоминание В, в котором этот двигательный элемент присутствует. Иначе говоря, наша власть над силой наших воспоминаний объясняется только косвенным действием воли: в воспоминаниях есть тот кончик (двигательный элемент), за который мы всегда можем потащить и вытянуть весь клубок.

Прежде чем перейти к изложению фактов присутствия двигательного элемента в разнообразных воспоминаниях и способов, какими мы этим элементом пользуемся в процессе волевого внимания, должно сказать еще о тех двух предположениях, которые сделаны в этой моторной теории внимания, именно о бледном и схематическом характере наших обыкновенных воспоминаний и о том, что усиление двигательной части комплекса воспоминания должно иметь следствием усиление и всего комплекса.

Что касается первого, заметим прежде всего, что во многих психологических трудах проявилась тенденция отождествлять воспоминания со слабыми ощущениями и последовательными следами их. Хотя эта тенденция понятна ввиду предшествовавшего ей игнорирования сенсорных элементов воспоминания, но можно с основанием полагать, что она, как всякая реакция, вдалась в крайности. Обсуждая этот вопрос, помимо полемических увлечений должно, кажется, признать, что существует коренное различие между ощущением и воспоминанием и что они могут быть даже локализованы в разных частях мозга: вторые — в коре большого мозга, а первые — в том, что можно вообще назвать сенсорными субкортикальными центрами. Полушария, как превосходно выражается Мейнерт, сами по себе, без посредничества субкортикальных органов слепы, глухи, бесчувственны и лишены двигательных импульсов. Субъективные процессы в полушариях без одновременного возбуждения субкортикальных центров никогда не носят чувственного характера. Выражение «образные воспоминания», собственно говоря, не точно, ибо воспоминания не суть образы. Воспоминание о самом ослепительном солнечном свете не содержит в себе — если сравнить его содержание с силой света — и биллионной части той силы света, которую испускает светлячок. Так называемое образное воспоминание о самом страшном громовом ударе не может по интенсивности своей сравниться даже с биллионной частью интенсивности звука, производимого волосом, падающим на воду. Ввиду этого было бы правильнее называть содержание переднемозговых отправлений не образными воспоминаниями (Errinerungsbilder), а знаками воспоминаний (Errinerungszeichen). Знак воспоминания так же далек от чувственного образа, как алгебраический знак от обозначаемого им предмета.