СМЕРШ (Год в стане врага)

Бойцы шли в двух шагах за мной.

Не доходя до здания городского управления, подполковник остановился и приказал капитану «припрятать» меня.

Бойцы завели меня в темный погреб, закрыли дверь и удалились.

В темноте я не мог ничего разобрать. Судя по тишине, в погребе, кроме меня, никого не было. Я нащупал какие-то доски и, чтобы ни о чем не думать, лег на них с твердым намерением уснуть.

Проснулся я ночью от сырого холода. Фосфорная стрелка моих часов показывала три часа. Пожалел, что не курю, что нет при мне спичек.

Время шло мучительно медленно. Я нажал на дверь.

— Чего — послышался сердитый голос из-за двери.

Погреб оказался небольшим. Всего пять шагов в длину и четыре в ширину. Кроме досок, сложенных в правом углу, в нем ничего не было.

Я несколько раз пытался уснуть, но это мне не удавалось.

Завтрак мне не принесли. Я ждал, что хоть в обед откроется дверь. Напрасно. Обеда мне тоже не дали.

В шесть часов вечера я начал стучать в дверь.

— В морду хошь? — спросил кто-то с другой стороны двери грубым, немного сиплым басом.

Я лег на доски, стараясь ни о чем не думать. Усталость, сырость, холод, грязь — все ерунда. Спать надо.

Следующий день прошел более мучительно. Голод давал чувствовать себя настойчивее. Неужели меня хотят замучить голодом?

Я начал стучать опять в дверь.

— Молчи!

Я не переставал стучать.

— Перестань стучать, не то… — и пятиэтажная брань обрушилась на меня.

Не оставалось ничего другого, как залечь на доски и уснуть.

На следующий день, в 8 часов утра, дверь открылась, и веснушчатый солдат повел меня к капитану.

— Садитесь — проговорил тот самый капитан, который приходил за мной с подполковником. На его лице играла лукавая улыбка. Умеем, мол, укрощать зазнавшихся.

— Кушать хотите?

— Да.

— Успеете! Сначала потолкуем.

С нетерпением ждал я его вопросов, надеясь из них выяснить, с какой стороны мне угрожает опасность.

— На вас поступила жалоба, что вы ведете пропаганду против вступления добровольцев в Красную армию.

— Это не правда.

— Нам лучше известно… Так вот, или вы своим примером покажете путь всем вашим друзьям и знакомым, или мы тебя, мать твою так трижды растак.

Откуда только в нем столько злобы и такой отборной ругани? Вылив всю свою ненависть и к изменникам, и к трусам, и к вредителям, капитан твердо добавил:

— Для таких, как ты, у нас в Сибири места много.

Я понял — несмотря на все, положение мое не важно. В последнее время дело с вербовкой добровольцев обстояло плохо. Никто не шел в Красную армию. Неудачные пропагандисты — и подполковник и капитан — решили прибегнуть к хитрости. Выбрали человека с широким кругом знакомых, с известным авторитетом среди мукачевской молодежи и заставят его поступить добровольцем, в надежде, что его пример послужит сигналом к массовому вступлению в Красную армию.

Жаль, что этим человеком оказался я.

— Хорошо! Я согласен с вашим предложением.

Капитан ликовал. Затея удалась.

— Но ради этого не стоило мучить меня голодом.

— Так-то оно вернее…

Судьба явно начинает вмешиваться в мои дела. Это мне не нравится. Армия — не поле моей деятельности. У меня иного рода задание. Нужно связаться с В. и принять конкретное решение. Я мог бы «потеряться», но и это не выход из положения. Мне нужно быть, с точки зрения большевиков, незапятнанным и надежным человеком.

24 декабря.

Прохожу курс военной подготовки в запасном полку в Сваляве. Чувствую себя не важно. В пять часов подъем, потом все остальное. Самое тяжелое — это учеба в поле. Везде холодная грязь. Развертывание, ползание на животе, стрельба из винтовки, бросание гранат — удовольствие ниже среднего», как говорит сержант Ленька. Одели меня — на смех! Ботинки — на медвежью лапу. Фуфайка — на богатыря былинных времен. Точно такая же шинель. Впрочем, у шинели моей есть одно нехорошее свойство — кусается. Нельзя повернуть голову, просто режет.

Ленька — бравый сержант. Он дает тон всей роте. Ругается за каждым словом. Я уверен, если бы ему пришлось когда-нибудь разговаривать со Сталиным, то говорил бы он, примерно, так: «Товарищ Сталин, мать твою растак! Я жизнь готов отдать за Советскую родину, мать ее трижды поперек».

У Леньки сапоги подвернутые, шапка на затылке. Это модно в Красной армии.

Со мной Ленька разговаривает вежливо. «Ты заграничный инженер. Понимаешь толк в жизни». Такими словами он всегда начинает наш разговор.

Роту, в которой я числюсь, он называет «сбродной». В ней 40 русинов, 10 венгров, 5 галичан, остальные русские и украинцы.

Ленька не любит говорить на политические темы. Вчера посоветовал и мне раз навсегда бросить это дело, не то… «у нас строго на этот счет. Донесут — мать родную больше никогда не увидишь». Он, конечно, прав. Вместо солдата думает компартия и «мудрый Сталин».

«Великий вождь» учел опыт разложения царской армии. Ему известны все слабые стороны русского солдата. Сеть шпионов, доносы, беспощадная расправа с мудрствующим — все это создано для ограждения красноармейца от возможной пропаганды со стороны враждебных большевикам элементов.

О чем может говорить Ленька в таких условиях? О бабах и о водке. Буйная фантазия доводит его до пределов нахальства и изворотливости.

В бабах он знаток. С какими только он ни имел дела! И со своими медичками, и с польскими шляхтичками, и с гуцулками. Разве всех припомнишь? А сколько их еще будет впереди?

«Берегись, Европа», часто говорит Ленька и плутовато улыбается.

1 января 1945 года.

Вчера мы встречали Новый Год. Никаких тостов не было. Шло умопомрачительное пьянство.

Ленька напился до чортиков и всю ночь проспал на дворе. Проснувшись, начал опохмеляться. Это дело затянется у него, по меньшей мере два дня.

Мне жутко. Кругом нет ни одного трезвого человека.

Офицеры до сих пор не возвратились из города. Загуляли по-настоящему с «бабами».

Больше всего меня убивает собственное бездействие. Я не нашел ни одного человека, с которым можно начать серьезные разговоры. На кой чорт я только согласился на предложение капитана? В Мукачеве или Ужгороде я мог бы сделать очень многое. Здесь же, в этом царстве пьяных, чего доброго, сам загуляю и пойду с Ленькой баб ловить.

Глупости. Баб ловить я, конечно, не пойду. Но на себя все же сержусь.

Настоящий революционер должен уметь бороться в любых условиях. Я, к сожалению, не настоящий революционер, ибо в данных условиях не нахожу никаких возможностей борьбы. Единственно, что я могу делать, это приобретать себе друзей.

15 января.

В 6 часов вечера наша «сбродная» рота возвратилась в «казармы». Командир приказал не расходиться. «Приехало начальство» — передавали друг другу уставшие люди. Начало смеркаться, а начальство все не появлялось.

Но вот, во двор вкатил «вилюс».

— Смирно!

Наступило гробовое молчание. Из «вилюса» вышел высокого роста майор. Он медленно подошел к командиру роты и поздоровался с ним.

Я позавидовал майору. Настоящий боевой офицер. Выправка, походка, движение — все говорило в его пользу.

— Кто из вас владеет иностранными языками — три шага вперед, шагом марш!

Большая половина роты сделала три шага вперед. Командир роты смутился.

— Нет, нет! Только те, которые хорошо владеют русским языком.

Владеющих и русским и иностранными языками оказалось не много, всего пять человек, в том числе и я.

Майор подходил поочередно к каждому из нас и спрашивал национальность, социальное положение родителей, профессию и знания иностранных языков.

Подошла моя очередь. Майор пристально оглядел меня с ног до головы, потом заглянул в глаза и еще раз оглядел. Мне стало противно. Не лошадь же я, чтобы меня так осматривать, хорошо еще, что не заставил рот открыть и показать зубы.