Истинная правда. Языки средневекового правосудия

65 Ibidem. Р. 561.

66 Sansy D. Op. cit. P. 578. Примеры см.: BaschetJ. Les justices de l'au-dela. Pl. II, VII. Fig. 142, 143.

67 GlanzR. Op. cit. P. 22.

68 Kisch G. The "Jewish Execution". P. 78-79. На той же позиции стоит и Норберт Шнитцлер, который в своей работе опирается на исследования Г.Киша: Schnitzler N. Op. cit. S. 127,133.

И христианская, и иудейская традиции видели в собаке не просто символ слабости, для них она была прежде всего олицетворением греха -греха зависти. Как отмечает М.Винсент-Касси, зависть, сочетавшая в себе жадность и тщеславие, в

средние века часто изображалась в виде злобной собаки, увидевшей

70

кость . «Нет лучшего способа для Дьявола добраться до христианина, чем ненасытная глотка. Собака, которая возвращается к своей блевотине, символизирует тех, кто после исповеди снова впадает в грех,»

- отмечал анонимный автор одного из бестиариев XIII в., буквально

71

цитируя Библию . Типичный для средневековья образ раскаявшегося, но затем вновь впавшего в ересь грешника был прекрасной аналогией для уголовного преступника-рецидивиста, каким к концу XIV в. французские судьи привыкли считать практически любого попавшего им в руки вора. Как мы помним, Соломона из Барселоны также обвинили в том, что он является «закоренелым вором» (un tres-fort larron)⁷².

Однако в данном случае использование собаки имело, безусловно, дополнительное значение. Для французских юристов, как и для авторов многочисленных бестиариев и морализаторских сочинений, еврей ассоциировался с собакой, уподоблялся ей. Как писал в конце XIV в. Жан Ле Кок, христианин, имевший сексуальные отношения с еврейкой, должен был быть сожжен заживо на костре, поскольку его преступление представляло собой ни что иное как "commixtio nature", способное

73

породить монстров и равноценное совокуплению с собакой . «Собачья»,

70 Vincent-Cassy М. Les animaux et les peches capitaux: de la symbolique a l'emblematique // Le monde animal et ses representations au Moyen Age (Xle-XVe siecles). Actes du XVe Congres de la SHMESP, Toulouse 1984. Toulouse, 1985. P. 121-132, здесь P. 121, 127, 130. Об отношении к собаке в библейской, талмудической и христианской традициях см. статью Menache S. Dogs: God's Worst Enemies? // Society and Animals. 1997. V. 5. № 1. P. 23-44, в которой приводится список самых последних исследований по данной теме. Я благодарна С.И.Лучицкой за указание на эту работу.

71 Le Bestiaire. Texte integral traduit en français moderne / Presentation et commentaires de X.Muratova et D.Poirion. P., 1988. P. 82. Ср.: Притчи, 26, 11: "Как пес возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою".

72 Это выражение вообще очень характерно для «Регистра Шатле»: из 62 обвиняемых в воровстве, чьи дела были записаны Аломом Кашмаре, 30 человек были приговорены к смерти как «закоренелые воры». Среди них была даже одна женщина - "une forte larrenesse" (RCh, I, 327).

в прямом и переносном смысле, смерть вора-еврея заставляла лишний

- 74

раз усомниться в его человеческой природе .

В иудейской традиции собака также считалась нечистым животным, никогда не принадлежавшим к числу домашних. Она презиралась за обжорство и неразборчивость в еде, поскольку питалась отбросами, а в случае голода -собственными экскрементами. Слово «собака» было ругательным: так, например, называли жрецов Астарты, повинных в содомском грехе. Быть съеденным собаками считалось у иудеев

75

позорнейшей смертью . Именно этот мотив - мотив поедания — насколько я могу судить, никогда еще не звучал в исследованиях по средневековой «еврейской казни». Хотя сам смысл подобного наказания заключался как раз в медленном умирании повешенного от зубов двух собак ²⁶³.

ÿc ÿc

Поедание являлось одной из важнейших метафор политической жизни

77

средневековья . Она основывалась на известном библейском пассаже о подчинении Ною всего животного мира, ставшего для него источником

78

питания . Средневековые мыслители последовательно разрабатывали эту тему. Их самой известной, пожалуй, метафорой для объяснения устройства церкви, а затем светского государства стало человеческое

74 Когда Грациано из «Венецианского купца» У.Шексиира обвиняет Шейлока в том, что в нем - душа волка, он руководствуется теми же представлениями: «И я почти поверить с Пифагором / Готов в переселенье душ животных / В тела людей. Твой гнусный дух жил в волке, / Повешенном за то, что грыз людей: / Свирепый дух, освободясь из петли / В утробе подлой матери твоей / В тебя вселился...» (акт 4, сцена 1,перевод Т.Щепкиной-Куперник).

75 Еврейская Энциклопедия. Свод знаний о еврействе и его культуре в прошлом и настоящем / Под общ. ред. Л.Кацнельсона. М., 1991. Т. 7. Кк. 834-855; Т. 14. Кк. 419-420. См. также: Втор, 23,18; Псалтирь, 22,17; Исайя, 56,11; Матфей, 7, 6.

76 В 1315 г. еврейская община Мальорки обратилась с прошением к королю Санчо отменить повешение за ноги, особенно упирая на его бесчеловечный характер, не позволяющий человеку умереть сразу же, но заставляющий его страдать два или три дня. Особенно злые собаки, «способные загрызть еврея до смерти», использовались в Дортмунде в 1486 г. (Kisch G. The "Jewish Execution". P. 87, n. 2, 3).

77 Наиболее полно метафора поедания рассмотрена в: Bue P. L'ambiguite du Livre. Prince, pouvoir, et peuple dans les commentaires de la Bible au Moyen Age. P., 1994. P. 206-231. Отчасти этот вопрос затронут в: Дюби Ж. Трехчастная модель, или Представления средневекового общества о себе самом. М., 2000. С. 152-154.

тело . Как следствие, метафорой функционирования власти и - шире -всего общества явился процесс питания⁸⁰. Превосходство Ноя над животными и растениями стало для людей средневековья аллегорией устройства их собственного мира, где - после грехопадения Адама и Евы и изгнания их из Рая - также появилось неравенство, возникли сословия, из которых одни занимали более высокое положение, чем другие. Первые, к которым прежде всего относились священники, сохранили человеческий облик и получили право подчинять себе тех, кто, говоря образно, превратился в животных. Иными словами, пожирать своих подданных, удерживая их таким образом в лоне церкви или возвращая их туда. В первую очередь это касалось грешников, уподобившихся животным, и - на том же основании - еретиков, евреев и язычников⁸¹.

В XIII в. метафора поедания была взята на вооружение теоретиками светской власти во Франции. В "Gesta Philippi Augusti" и "Roman des rois", положивших начало «Большим французским хроникам», она была использована для подтверждения авторитета будущего короля Филиппа II Августа и его права на увеличение собственных владений⁸² . Отныне светская власть также имела законное право поедать своих подданных. Очевидно, что та же самая метафора могла использоваться в средние века не только в политическом, но и в сугубо правовом контексте. В этом случае поедание означало право короля судить своих подданных и посылать их на смерть. В «еврейской казни» этот символический смысл лишь усиливался. Здесь человека не просто приговаривали к повешению: узурпируя до некоторой степени полномочия церкви, светские судьи в буквальном смысле поедали преступника-еврея, возвращая его таким образом как в правовое, так и в религиозное пространство.

В связи с этим особое значение приобретало и предложение о принятии христианства, которое следовало понимать не только как проявление милосердия (в юридическом смысле этого слова - как облегчение или прекращение страданий), но и как возможность для осужденного вернуть себе человеческий облик, отказаться от «животного» образа

79 Дюби Ж. Ук. соч. С. 72-73,222-223,228-229,236-240; KrynenJ. L'empire du roi. P. 240-252.