Пионеры атомного века (Великие исследователи от Максвелла до Гейзенберга)

Дело в том, что в методологическом отношении кантовская теория познания не поднялась выше уровня метафизического и механистического естествознания XVIII века. Антиисторизм, понимание познания как асоциального явления специфическая форма кантовской антидиалектичности. Процесс познания был понят им как индивидуальный акт, в котором изолированный субъект противопоставлен объектам природы. Перед индивидом непонятный мир, а в его голове неизвестно откуда свалившийся мыслительный аппарат. Индивид оторван от общества, познание - от природы. На этой основе родилась кантовская идея о неуловимой "вещи в себе".

Присущий Канту "страх перед объектом", в котором его упрекал Гегель, оказался вещью очень упорной и проявлялся в самых различных формах в истории физики. Кантианская точка зрения на взаимоотношение субъекта и объекта, созданная Кантом версия активности сознания, есть не что иное, как идеализация практики эмпиризма с его созерцательным отношением к объекту и произволом в сотворении схем классификаций.

Длительная приверженность методу пассивного наблюдения породила у естествоиспытателей представление, будто это и есть наилучший путь познания природы. Возникла легенда о гносеологическом рае, где все познается в созерцании. С точки зрения тех, кто уверовал в эту доктрину, всякое изменение объекта с помощью орудий в процессе труда или, что то же самое, применение приборов в ходе эксперимента равнозначно грехопадению познания. Еще Ж.Ж. Руссо вздыхал: "Все хорошо, выходя из рук Творца вещей, все вырождается в руках человека" [24]. Открывает или преграждает себе человек путь к познанию, создавая орудия, приборы, экспериментальную технику? - так поставили вопрос сторонники приборного агностицизма. Последователи Канта отвечают: "Преграждает". Необходимо было накопить значительный опыт исследования микромира, чтобы теоретическая физика вместе с А. Эддингтоном заявила: "Пока электрон не вступает во взаимодействие с остальными частями вселенной, мы о нем ничего не знаем" [25].

Конечно, можно лишь присоединиться к Ф. Гернеку, когда он объясняет невнимание физиков конца XIX века к тому, что было накоплено предшествовавшей, в особенности гегелевской философией в познании человеческого мышления, тем, что именно гегелевская философия была олицетворением той ее формы, в борьбе с которой и возникло современное теоретическое естествознание. Эта философия исходила из того предрассудка, что обычное научное познание природы способно будто бы давать лишь знание на уровне "внешней шелухи", что истину способна добывать только натурфилософия, долженствующая быть неустранимой составной частью всякой философии.

Такое понимание функций и структуры философии, ее отношения к другим отраслям познания уже в начале XIX века не соответствовало действительному положению дел в науке и было попыткой возродить философию в ее роли онтологии после сокрушительного удара, который ей был нанесен материалистами XVIII века. Развитие естествознания, превращение его из эмпирической науки в теоретическую сделало ненужной всякую натурфилософию и онтологию. "Натурфилософы, - писал Ф. Энгельс, - находятся в таком же отношении к сознательно-диалектическому естествознанию, в каком утописты находятся к современному коммунизму" [26].

Вместе с тем, сколь ни обосновано было игнорирование философии Гегеля теоретиками-естествоиспытателями XIX и начала XX века, они значительно облегчили бы себе дело диалектического осмысления открытий этого времени, если бы внимательно отнеслись к логике Гегеля и тому рациональному, что содержалось в его философии природы. Если бы физики конца XIX века обратили внимание на историю науки и философии, то для них не прозвучала бы откровением маховская критика понятий и основных законов классической механики.

Гегель вслед за Толандом, Лейбницем, Декартом, Спинозой задолго до Э. Маха и А. Эйнштейна подверг критике ньютоновское представление об абсолютном пространстве и времени. По поводу этой проблемы и уровня ее решения в тогдашнем естествознании Гегель ядовито замечал: "Это старый вопрос, с которым физики еще и теперь не могут справиться. Они справились бы с этим вопросом, если бы они изучили Аристотеля, но они рассуждают так, как будто на свете никогда и не существовали мысль вообще и Аристотель в частности" [27]. Уже Гегель понимал, что абстракция абсолютного пространства не есть истина пространства вообще: "Относительное пространство есть нечто гораздо высшее, ибо оно есть определенное пространство какого-то материального тела... Мы не можем обнаружить никакого пространства, которое было бы самостоятельным пространством; оно всегда есть наполненное пространство, и нигде оно не отлично от своего наполнения" [28]. Он отвергал взгляд на пространство как на скучную и однообразную протяженность и определил основное противоречие пространства - противоречие между дискретностью и непрерывностью.

Гегель критиковал ньютоновское представление о времени как о чистой длительности, которая течет сама по себе независимо от движения реальных вещей. "Время не есть как бы ящик, в котором все помещено, как в потоке, увлекающем с собою в своем течении и поглощающем все попадающее в него. Время есть лишь абстракция поглощения. Так как вещи конечны, то они находятся во времени, но вещи исчезают не потому, что они находятся во времени, а сами вещи представляют собою временное, их объективным определением является то, что они таковы. Процесс самих действительных вещей составляет, следовательно, время" [29].

Не было тайной для Гегеля и единство пространства и времени, единство "здесь" и "теперь", составляющее суть современных представлений о едином четырехмерном пространственно-временном континууме, имеющем столь фундаментальное значение в специальной теории относительности.

Но Гегель сделал и еще один очень важный шаг - он нащупал связь между пространством - временем, с одной стороны, и материей - движением - с другой. В "Философии природы" он определил материю как единство пространства и времени. Материя, согласно Гегелю, есть истина пространства и времени. "Точно так же как нет движения без материи, так не существует материи без движения... Материя представляет собою первую реальность" [30]. Вряд ли найдется современный мыслящий теоретик-естественник, который не поставил бы своей подписи под этими словами. А. Эйнштейн писал совершенно в том же духе: "С гносеологической точки зрения гораздо более оправданна мысль, что механические свойства пространства полностью определяются материей" [31]. К сожалению, Ф. Гернек в своей книге обошел молчанием вопрос о теоретических достижениях немецкой натурфилософии начала XIX века.

Тем представителям естественных наук, которые отворачиваются от гегелевской диалектики по причине идеалистичности его философии, следовало бы обратить внимание на то, что освобождение от липких пут идеализма задача не из легких, поскольку идеалистическое истолкование мира может облачаться в самые замысловатые одежды. Ведь история даже новейшей науки очень поучительна в этом отношении.

Когда М. Планк, А. Эйнштейн и другие крупнейшие физики-теоретики, как свидетельствует Ф. Гернек, говорят о своей "религиозности" и, присоединяясь к Спинозе, объявляют мировой порядок следствием наличия в мире разума, то они в этом случае очень близки к взглядам Аристотеля и Гегеля, поставивших проблему единства мышления и бытия и решивших ее идеалистически.

Одной из самых трудных теоретико-познавательных проблем, над которыми, как показывает Ф. Гернек, бьются физики-теоретики, пытающиеся ухватить диалектику объекта исследования, является проблема категорий. Остатки метафизических представлений особенно упорно удерживаются именно в этой области. Особенно трудно усваивается тот вывод диалектико-материалистической теории познания, что категории - это основные формы всякого, в том числе и научного, человеческого мышления, что они имеют земное, исторически обусловленное происхождение, ибо люди, производя условия своей жизнедеятельности, производят также и условия и формы своей мыслительной деятельности, что в подвижных и гибких категориях научное мышление ухватывает противоречивость и текучесть бытия. Все это относится в первую очередь к таким категориям, как тождество и различие, анализ и синтез, часть и целое, дискретное и непрерывное, причина и действие, случайность и необходимость.