Семь экспедиций на Шпицберген

Шведы впервые применили здесь, на Шпицбергене, физический метод определения возраста органических остатков по углероду-14 (изотоп углерода-12).

Как видим, экспедиция Шютта получила данные, отличающиеся от данных и Альмана, и Глена. Ничего удивительного в этом нет. Оледенение не такое простое явление, как кажется: в его основе лежит сложный природный механизм, действующий в соответствии с закономерностями, до которых не так легко добраться. Иными словами, такого рода различия, поправки, уточнения вполне естественны.

Основная гляциологическая станция поляков располагалась в верховьях ледника Верешшельд, а вспомогательная — у его же конца. На этих станциях осуществлялось наблюдение за таянием и движением льда и за снегонакоплением. Регулярно велись метеонаблюдения, на окрестных ледниках выполнены были фототеодолитные съемки. В составе экспедиции были также специалисты по древнему оледенению. К сожалению, программа работ польской экспедиции не позволила получить оценки, необходимые для составления вещественного баланса.

На Шпицбергене работали также ученые ГДР и Норвегии. Они тоже внесли свой вклад в накопление ценной информации об оледенении архипелага.

Как уже говорилось, советские гляциологи начали работать на Шпицбергене в 1965 году.

Есть в географии такое не строго научное, но выразительное понятие — «белое пятно». Им обозначают на карте ли, на местности районы, либо почти не изученные, либо плохо изученные.

Ледники Шпицбергена — мы в этом только что убедились — «белым пятном» не назовешь. Но тогда возникает вопрос: для чего же отправились туда еще и советские гляциологи? Думается, общую для всей экспедиции цель объяснять не надо: оледенение Шпицбергена, несомненно, связано с оледенением Евроазиатской части Арктики. Но как именно? Это мы и хотели выяснить. Есть и еще одно обстоятельство. Хотя нельзя сказать, что Шпицберген представляет собой «белое пятно», тем не менее для гляциологии, науки в принципе молодой, развивающейся, работы там хватит на многие и многие годы. Сейчас ученые заняты разработкой глобальной модели климата, который, как показывает прошлое Земли, постоянно меняется, раскачиваясь как гигантский природный маятник. Ныне в раскачку этого маятника вносит немалую лепту и сам человек, его хозяйственная деятельность. Опыт говорит: наиболее ценная для составления глобальной модели климата информация хранится в ледниках, в их структуре. Значит, мало описать ледник, указав его параметры, изменения, которые с ним происходят, и т. д. Надо еще «распечатать» его, чтобы прочитать текст, который строчка за строчкой набирался «наборщиком» - природой на протяжении тысячелетий, столетий или даже десятилетий, то есть уже в наше время.

Конечно, у каждого участника советской гляциологической экспедиции была, видимо, и своя, личная, так сказать, цель.

Была она и у меня. В 1957—1959 годах я работал на Новой Земле. Элементарно простое сравнение двух архипелагов, Новой Земли и Шпицбергена, само по себе интересно. Разумеется, я имею в виду гляциологическое сравнение. Кроме того, на Новой Земле я приобрел опыт, который требовалось использовать и развить в других полярных ледниковых районах. Этот опыт подсказал мне, что надо обратиться к картам ледников Шпицбергена.

Когда я этим занялся, оказалось, что даже первые результаты могли привести в некоторое замешательство: на целый ряд возникших у меня вопросов в литературе я не нашел ответа. Например, никто и никогда не писал, что горные ледники в центре Шпицбергена ориентированы преимущественно на северо-запад и северо-восток. Такую ориентировку по аналогии с другими местами можно было объяснить только поступлением осадков с окружающих морей. Сравнив размеры крупных ледников, растекающихся от общих водоразделов к центру и периферии главного острова архипелага, я обнаружил, что первые всегда меньше вторых.

Очевидно, с такими особенностями ледников, которые мы обнаружили накануне нашей экспедиции, была каким-то образом связана та самая приуроченность ледников к периферии Западного Шпицбергена, которая привела в недоумение Тиррелла. Видно, это не было случайностью, а проявлением какой-то закономерности, объяснение которой следует, наверное, искать там же — в поступлении питающих осадков с Гренландского и Баренцева морей.

То, что мы узнали накануне отъезда на Шпицберген, позволило нам с самого начала действовать — точнее, вести полевые исследования — уверенно и целенаправленно и, стало быть, более или менее успешно продвигаться к выявлению природных причин, благодаря которым ледники архипелага сформировались именно такими, какие они есть.

Так началась наша работа на Шпицбергене.

Глава I

Радость открытия

Когда мы приближались к Шпицбергену, мать-природа наглядно показала нам, на что она способна в этих широтах. Старенький «Сестрорецк» (построенный еще в 1912 году для балтийских линий) кряхтя карабкался с одной волны на другую, и происходившее в его каютах, где, помимо нашей экспедиции, размещалось полторы сотни шахтеров и членов их семей, не поддается описанию. Дьявольская какофония звуков, в которой мы с тревогой улавливали плеск воды на судне, могучие удары волн по его обветшавшему корпусу, треск рвавшихся заклепок и визг винта, который обнажался, когда судно задирало на очередном гребне корму к небу. Глухой шум издавали при своем движении по палубе багаж и другие вещи, не закрепленные незадачливыми пассажирами.

Гигантский циклон над Гренландским морем развел волны, напоминавшие холмы зеленоватой воды с просвечивающим гребнем и полосами пены на склонах, которые то и дело закрывали горизонт. Что для таких громадин наше суденышко водоизмещением две тысячи тонн! Воздух густо насыщен водяной пылью — это сильный ветер срывает гребни с волн, рассеивает их над морем. С надстроек можно разглядеть, как на корме среди взбесившейся воды в специальных гидрокостюмах работают матросы из аварийной команды: не выдержав тяжести воды, там разошлись палубные швы. Степень повреждений я оценил, когда, вернувшись в каюту, обнаружил вспучившуюся переборку у своей койки и погнутый могучий пиллерс [1].

Для меня этот шторм не в диковинку: арктические воды уже испытывали меня «на прочность», причем штормом более сильным, чем сейчас. К тому же привычка всему искать объяснение (ведь я на судне не только пассажир, а еще и научный работник) взяла верх над переживаниями, и я стал размышлять, в чем причина разбушевавшегося в этом районе Арктики шторма. Тут проявилось действие по крайней мере трех природных факторов: во-первых, близость области низкого давления на севере Атлантики; во-вторых, обширность акватории Гренландского моря, которое, как известно, относится к морям средиземного типа; в-третьих, влияние Гольфстрима. Если бы не он, мы оказались бы под защитой морских льдов, как это обычно бывает в морях, по которым проходит Северный морской путь. Об этом нелишне вспомнить, поскольку оледенение на арктических архипелагах тысячами незримых нитей в системе природных взаимосвязей взаимодействует с океаном, в основном с севером Атлантики, откуда поступают питающие ледники осадки.

В тумане долго прятался одинокий остров Медвежий, как бы выдвинутый навстречу нам форпост Шпицбергена. Да и сами берега архипелага открылись с большим запозданием — хмурые, гористые, заснеженные... Потом волнение стало стихать, судно прибавило ходу, и на исходе 9 июня мы были уже у входа в Ис-фьорд. Казалось, зима и не думала уходить отсюда: снег сверху донизу одел окрестные горы, снег на прибрежной равнине, повсюду снег, снег и снег... Однако важнее, что припай уже вынесло из устья Ис-фьорда и из Грен-фьорда — это уже несомненные признаки весны. Об ее приходе возвещает и полярный день, который здесь наступил с середины апреля.