Жизнь, смерть, бессмертие?

Но экосистема — понятие в значительной мере умозрительное. Называть ее единым организмом можно лишь более или менее условно. Иное дело вся область жизни — биосфера. Это самая настоящая пленка жизни на планете.

Некоторые ученые предлагают называть биосферой совокупность живых организмов (живое вещество — по Вернадскому). Однако организмы вовсе не образуют единой сферы, обволакивающей Землю. Они разобщены, а самое главное — неотрывны от среды обитания. Все атомы, слагающие их, лишь на очень недолгий срок входят в их плоть. Вслед за Кювье можно назвать организмы устойчивыми, хотя и не долговечными, вихрями атомов. И вся биосфера как целое — тоже совокупность устойчивых организованных вихрей атомов, круговоротов веществ и энергии. Ее с полным основанием следует считать организмом.

Биосфера — живой космический организм. Питательной средой для нее является минеральный субстрат планеты, а энергию щедро поставляет Солнце.

Такой вывод, как мне кажется, следует из учения Вернадского о биосфере, ее космической и планетной сущности.

И все-таки что-то остается недоговоренным. Безусловно, молекулы и атомы нашего тела являются принадлежностью биосферы. Каждый из нас — словно крохотная клеточка этого космического сверхорганизма. Прекращение нашей личной жизни еще не означает сколь-нибудь заметной потери для биосферы. В нашем организме тоже постоянно отмирают одни клетки и нарождаются другие. Как показывает статистика, на Земле больше рождается людей, чем умирает. В этом смысле правомерно говорить о торжестве жизни, а не смерти.

Однако мы ощущаем себя не только телесно, но и духовно. Пожалуй, даже телесная гибель не слишком страшна. Если она не сопровождается мучениями, то выглядит подобием вечного сна без сновидений. Ужасно другое: мысль о прекращении сознания, разума, восприятия жизни. Это означает безнадежную потерю того, к чему мы так привыкли: окружающего живого мира, Вселенной, собственных чувств и мыслей…

Плата за совершенство?

У полузабытого русского философа Н. Н. Страхова есть оригинальное сочинение «Мир как целое», где одна из глав называется «Значение смерти».

«Смерть — это финал оперы, последняя сцена драмы, — пишет автор, — как художественное произведение не может тянуться без конца, но само собою обособляется и находит свои границы, так и жизнь организмов имеет пределы. В этом выражается их глубокая сущность, гармония и красота, свойственная их жизни.

Если бы опера была только совокупностью звуков, то она могла бы продолжаться без конца; если бы поэма была только набором слов, то она также не могла бы иметь никакого естественного предела. Но смысл оперы и поэмы, их существенное содержание требуют финала и заключения».

Мысль интересная. Действительно, в хаосе нет ни начала, ни конца. Только организованные тела способны развиваться в определенном направлении. Но всякая организация имеет предел своего совершенства. Достигнув его, остается либо сохранять устойчивость, либо деградировать. В первом случае рано или поздно начинают сказываться законы природы: в изменяющейся среде активно живущий организм достигнув относительного совершенства, начинает «срабатываться», нести невосполнимые потери.

«Если бы какой-нибудь организм, — продолжает Страхов, — мог совершенствоваться без конца, то он никогда бы не достигал зрелого возраста и полного раскрытия своих сил; он постоянно был бы только подростком, существом, которое постоянно растет и которому никогда не суждено вырасти.

Если бы организм в эпоху своей зрелости стал вдруг неизменным, следовательно, представлял бы только повторяющиеся явления, то в нем прекратилось бы развитие, в нем не происходило бы ничего нового, следовательно, не могло быть жизни.

Итак, одряхление и смерть есть необходимое следствие органического развития; они вытекают из самого понятия развития. Вот те общие понятия и соображения, которые объясняют значение смерти».

Как только проясняется смысл смерти, тотчас появляется для нее оправдание. Более того, она начинает мыслиться как великое благо! Это уже не просто количественное ограничение живых существ, способных к чересчур быстрому размножению. Речь идет об умирании достигших совершенства особей не только ради освобождения арены жизни, но и для возможности достижения более высокого уровня совершенства и поддержания наивысшей биологической активности живого вещества.

Оказывается, даже скоротечность умирания можно считать явлением благодатным: «Смерть замечательна своею быстротою, — утверждает Страхов, — она быстро низводит организм от состояния деятельности и силы к простому гниению. Как медленно растет и развивается человек! И как быстро, по большей части, он исчезает!

Причина этой скорости заключается именно в высокой организации человека, в самом превосходстве его развития. Высокий организм не терпит никакого значительного нарушения своих отправлений.

С этой точки зрения смерть есть великое благо. Жизнь наша ограничена именно потому, что мы способны дожить до чего-нибудь… смерть же не дает нам пережить себя».

Вроде бы логическое построение стройное, доводы убедительны. А многих ли они примирят с неизбежной смертью, с недолгой жизнью и вечным небытием? Многие ли пожелают воспринимать смерть благом?

Думаю, таких оригиналов будет немного. Да и что значат доводы рассудка перед неоспоримым свидетельством чувств? А они отвергают смерть. И даже в слове этом, в его звучании заключено нечто мрачное, мерзкое, страшное;

Н. Н. Страхов придерживался мнения о сомнительности дарвинизма. И в то же время идея смерти как расплаты за совершенство созвучна представлениям о прогрессивной эволюции видов, происходящей в результате выживания наиболее совершенных (если так понимать приспособленность). В лаборатории природы идут постоянные поиски все более активных, развитых, наилучшим образом организованных форм. Неудачные экземпляры отбраковываются быстро, а удачные имеют возможность сохраняться более долго, но и они должны уступить свое место новым, еще более совершенным видам. Творящая природа в своем неутолимом стремлении к совершенству вынуждена использовать смерть как средство все большего разнообразия и процветания жизни.

…Сказать по совести, в таком понимании эволюции есть что-то глубоко оскорбительное для любого живущего. Тут человек и каждое существо выступает как средство, как мертвый (хотя и живой, но для творящей природы — как бы лишенный чувств и сознания) материал для экспериментов, для «высшей селекции». Вспоминаются нацистские идеи о сверхчеловеке и неполноценных расах, а также концепция коммунистического рая, ради которого допустимо уничтожать и терроризировать миллионы людей.

Да и что это за высший творящий Разум (Природы или Бога — в данном случае безразлично), если он начисто лишен понятия добра и зла, сочувствия к умирающим или обреченным на смерть — то есть ко всем живущим?!

Конечно, не исключено, что мы просто-напросто не понимаем величия и мудрости замысла Природы. Но ведь понимание наше остается на поверхности океана чувств, эмоций, бессознательного. А все наше существо — не только рассудок — противится смерти, воспринимает ее как нечто ужасное, как абсолютное зло по отношению к личности, как нечто прямо противоположное жизни и свободе. Невольно согласимся с Николаем Бердяевым: «Природа прежде всего для меня противоположна свободе, порядок природы отличается от порядка свободы… Личность есть восстание человека против рабства у природы».

Природа приговорила человека к осознанию необходимости смерти. Самое разумное творение Земли оказалось в этом отношении и наиболее несчастным.

«Жизнь есть величайшее благо, дарованное Творцом. Смерть же есть величайшее и последнее зло» — так утверждает Бердяев, словно не замечая, что и смерть дарована человеку свыше, и что это зло опровергает начисто, перечеркивает великое благо жизни.

Русский философ Евгений Трубецкой, пересказывая воззрения атеистов, писал: «Страдание и смерть — вот в чем наиболее очевидные доказательства царствующей в мире бессмыслицы… Порочный круг этой жизни есть именно круг страдания, смерти и неправды». В чем же он видел выход из этого круга?