Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917

А дома тем временем шла спешная стройка, которая очень дорого обошлась моей матери. Отец, как архитектор, летом был перегружен делами, и потому возложил на мать ряд работ по постройке дома; она должна была принимать и выдавать материалы, а также отчасти наблюдать за ходом работ. В это время она уже страдала катаральным бронхитом, кашляла и при таком состоянии пребывание в атмосфере пыли, грязи, сквозняков и т. п. было для нее прямо губительным. Осенью она стала чувствовать недомогание и слабость, уже не могла заниматься с нами и вести хозяйство, была вынуждена много времени проводить в постели. В начале 1878 году ее положение настолько ухудшилось, что доктора предложили отцу немедленно отправить ее в Крым. В самом начале марта она уехала, взяв с собою мою сестру Веру. Почти два года она прожила в Крыму, — сначала в Ялте, затем в Алупке. Болезнь обострялась: у нее был туберкулез и легких, и горла... В начале 1880 года она скончалась — 33 лет от роду...

В нашем доме все переменилось. Еще до отъезда матери, в качестве гувернантки к брату и сестре, была взята Анна Васильевна Мазанова, сестра В. В. Бобровой. Немного позднее, для ведения хозяйства и для ухода за детьми, была приглашена молодая особа Марья Петровна Долгова. Я упоминаю об этом обстоятельстве, потому что эта последняя женщина сыграла в нашей жизни очень большую роль: она взяла на себя полную заботу обо мне и о брате и полюбила нас, как родных.

После отъезда матери, я был взят из Классической гимназии и начал готовиться дома для поступления осенью во второй класс 3 Московской Военной гимназии. Мне не известно, почему было принято это решение и было ли на то согласие моей матери. Мне было десять с половиной лет, когда я выдержал экзамены во 2-й класс гимназии и надел ее мундирчик.

Обстановка в Военной гимназии была совсем не схожа с обстановкой в гимназии Классической. Прежде всего я сказал бы, что отношения между воспитательским персоналом и учениками были здесь более сердечными и мягкими, чем в гимназии Классической. Обязанности воспитателя Военной гимназии и классного наставника в Классической гимназии были существенно отличными. Воспитатель Военной гимназии должен был знать своих учеников не только формально, но и обязан был стараться вникать в их характер, знать их домашнюю обстановку. Руководители 3-ей Военной гимназии были на высоте этих требований. Во главе гимназии стояли: директор полковник Бертолоти, инспектор Езучевский и старший воспитатель В. К. Викторов. Эти три лица давали направление всей педагогической деятельности гимназии и свойства их характеров, как будто, дополняли друг друга.

Директор гимназии полковник (а потом генерал) Бертолоти был воспитателем по призванию. Воспитанники его любили, уважали и боялись. Но боязнь была не следствием страха наказания, а более возвышенного чувства, которое невольно проявляется к любимым людям вследствие нежелания причинить им неприятность или боль. Мы все чувствовали, что он болеет душой, когда кто-нибудь совершает неблаговидные проступки, и его наставления были проникнуты желанием нам только одного добра. Ранее назначения директором Военной гимназии он был ротным командиром в Александровском Военном Училище и там сохранилась о нем очень хорошая память. Я не ошибусь, если скажу, что не было ни одного воспитанника, даже удаленного по неспособности или по плохому поведению, который бы не сохранил наилучшего воспоминания об этом образцовом воспитателе и начальнике.

Инспектор классов Д. П. Езучевский, имевший своей главной задачей учебную часть, был хорошим педагогом и очень образованным человеком. Он преподавал математику, физику и космографию.Преподавание физики в средне-учебном заведении представляет, по моему мнению, очень трудную задачу. Для усвоения этого предмета необходимо преподавателю давать уроки в физическом кабинете, сопровождать их постоянными демонстрациями и опытами. Кроме того, в высшей степени было бы полезно ввести и практические занятия по физике. Но в то время в гимназиях физические кабинеты отличались очень большой бедностью в аппаратах и приборах. За все время прохождения физики в течении 3-х лет нам пришлось побывать в физическом кабинете только несколько раз.

Д. П. Езучевский был хорошим педагогом, умел заинтересовать своих учеников, отличался остроумием, но имел две слабости , которые ему вредили. Если он кого-нибудь не любил, то при ответах такого ученика он сильно к нему придирался, сбивал его хитрыми вопросами и читал ему нотации в таком духе, что вызывал хохот всего класса. Правда, таких жертв было очень мало, не более двух, но все же этот прием, конечно, нельзя похвалить. С другой стороны, предполагая в скором времени уйти в отставку, он за последнее время несколько ленился и не уделял достаточного внимания внедрению в нас главнейших основ преподаваемого им предмета. Несмотря на эти слабости, я с благодарностью храню о нем хорошие воспоминания. Его самого больше всего интересовала астрономия. (Он перевел с английского книгу Локиера, изучив для этой цели, еще будучи в молодых годах, английский язык), и его уроки космографии были наиболее привлекательными.

Воспитатель старших классов Антон Калинович Викторов был грозой всего учебного заведения. Он был преподавателем русского языка в младших классах гимназии, так как окончил Учительскую Семинарию, которая давала право преподавания только в младших классах, но об этом надо только пожалеть, так как он был великолепным преподавателем. Именно ему мы были обязаны толковым усвоением русской грамматики и правильным правописанием. Несомненно он много поработал над своим образованием и с успехом мог бы быть хорошим учителем и в старших классах; он помог бы нам лучше изучить и русскую литературу и научить писать сочинения. (Я позднее скажу, как преподавался русский язык в старших классах).

Что касается его воспитательской деятельности, то как я сказал ранее, он внушал страх всем воспитанникам гимназии. Он обладал красивой наружностью, был еще молодым человеком и по внешности имел военную выправку, хотя никогда не был подвергнут военной тренировке. Он ввел в гимназии такую железную дисциплину, которая была более пригодна Военному Училищу, чем Военной Милютинской гимназии, которая в то время по духу воспитания очень мало отличалась от гражданских учебных заведений (различие сводилось к тому, что в Военной гимназии уделялось более внимания гимнастике и два часа в неделю отдавались фронтовому учению). Нисколько не отрицая пользы особой дисциплины в военном учебном заведении, я все таки нахожу, что Викторов немного перегибал палку и проявлял иногда ненужную жестокость. Он был антиподом в этом отношении директору, но участие их обоих в воспитательском деле создавало такую атмосферу в гимназии, которая способствовала развитию хороших начал в характерах воспитанников. Несмотря на некоторые недостатки, Викторов несомненно являлся выдающимся педагогом и воспитателем, и приносил большую пользу для нашего умственного и морального развития.

Необходимо заметить, что 3-я Военная гимназия имела только приходящих воспитанников и была всесословной. В моем классе были князья и графы, сыновья мелких торговцев, дворяне и крестьяне. Так, на одной скамье сидели граф Салтыков и Мочалов, отец которого торговал рыбой в Охотном ряду. Никто не чванился своим происхождением; в гимназии царствовал дух демократии, и никакого покровительства не оказывалось воспитанникам с громкими фамилиями. Я отлично помню, что из нашего класса был удален кн. Оболенский за неспособность и частое непосещение гимназии.

Когда я был в 6-м классе, в 1882 году, военные гимназии по приказу военного министра Ванновского были переименованы в Кадетские Корпуса, но за два года моего пребывания в Корпусе не произошло никаких коренных реформ, и я кончил курс при старых порядках. Одна только произошла неприятная перемена: наш воспитатель Викторов в 7-м классе был заменен капитаном Зарницыном, так как было решено на верхах, что воспитателями должны быть военные. Слава Богу, что нам пришлось иметь дело с таким воспитателем только один год. Это был такой господин, которого не следовало бы пускать ни в одно учебное заведение. Мы очень быстро раскусили его подленькую натуру и кроме презрения ничего не осталось у нас в памяти об этом суб’екте.