Человек находит друга

Все формы игры обладают одним общим свойством: они коренным образом отличаются от «серьёзной» деятельности: но в то же время в них прослеживается явное сходство с конкретными, вполне серьёзными ситуациями — и не просто сходство, а имитация. Это справедливо даже в отношении абстрактных игр взрослых людей — ведь покер или шахматы позволяют им дать выход определённым интеллектуальным способностям. Однако, несмотря на лежащее в её основе уподобление, игра — понятие чрезвычайно широкое. Она охватывает и чопорный церемониал старинного менуэта, и чурки столярничающего мальчугана.

Когда крольчонок от избытка энергии скрадывает след, хотя за ним не гонится никакой хищник, это игра, и ребёнок, который изображает машиниста, тоже играет. Читатель, возможно, уже решил, что ему предстоит выслушать отвлечённую лекцию об общих признаках этого вида деятельности у людей и животных. Но я возвращаюсь к теме, обозначенной названием главы, — к кошачьим играм. Быть может, некоторые наблюдения над конкретными примерами бросят свет на проблему игр.

Котёнок играет со своей традиционной игрушкой — клубком шерсти. Он неизменно начинает с того, что трогает его лапкой — сначала осторожно и вопросительно, вытянув её и загнув подушечку внутрь. Затем он выпускает когти, подтягивает клубок к себе и тут же отталкивает или отпрыгивает назад и припадает к полу. Весь подобравшись, он насторожённо поднимает голову и так внезапно, что кажется, будто он неминуемо должен удариться подбородком о пол.

Задние ноги выполняют своеобразные чередующиеся движения — он то переступает ими, то скребёт, словно отыскивая твёрдую опору для прыжка. Внезапно он описывает в воздухе широкую дугу и падает на игрушку, выставив вперёд сведённые вместе передние лапы, Если игра достигла определённой кульминации, он даже может начать кусаться. Котёнок снова толкает клубок, который теперь закатывается под буфет, в щель, слишком узкую, чтобы котёнок мог пролезть туда. Изящным «отработанным» движением котёнок подсовывает под буфет одну лапу и выуживает свою игрушку наружу. Те, кому доводилось хоть раз видеть, как кошка ловит мышь, немедленно замечают, что наш котёнок, которого мы разлучили с матерью чуть ли не слепым, проделывает все сугубо специализированные движения, помогающие кошке в охоте на основную её добычу — на мышей.

Ведь для диких кошек мыши — это их «хлеб насущный».

Если мы теперь усовершенствуем игрушку, привязав её к нитке и подвесив так, чтобы она болталась, котёнок продемонстрирует совсем иную систему охотничьих движений.

Он высоко подпрыгивает и хватает жертву обеими лапами, сводя их широким захватывающим движением. Во время этого прыжка лапы кажутся неестественно большими, так как когти выпущены, пальцы растопырены, а пятые рудиментарные пальцы согнуты под прямым углом к лапе. Это хватательное движение, которое котята с восторгом проделывают в игре, абсолютно точно, до мельчайших деталей, совпадает с тем движением, которым пользуются кошки, схватывающие взлетающую с земли птицу.

Биологический смысл ещё одного движения, часто наблюдающегося в игре, менее очевиден, так как практически кошки пользуются им очень редко. Котёнок стремительным, направленным вверх ударом вывернутой подушечки мс выпущенными когтями подцепляет игрушку снизу, перебрасывает её через плечо, так что она описывает крутую дугу, и стремительно прыгает за ней. Или же — особенно имея дело с большими предметами — котёнок садится перед игрушкой, напряжённо выпрямляется, подцепляет её лапами снизу с обеих сторон и швыряет через голову по ещё более крутой дуге. Часто котёнок следит за полётом игрушки глазами, делает высокий прыжок и приземляется там же, где падает она. В жизни такие движения используются при ловле рыбы: первая система — для ловли мелкой рыбёшки, а вторая — для крупной.

Но ещё более интересны и красивы движения котят, играющих либо друг с другом, либо с матерью. Биологический их смысл не так легко объяснить, как смысл охотничьих движений, поскольку, когда кошки играют вместе, инстинктивные движения, практическое применение которых имеет весьма широкий диапазон, проделываются в прихотливом смешении и над одним и тем же объектом.

Притаившись за угольным ящиком, котёнок выслеживает своего брата, который уселся посреди кухни и не подозревает об этой засаде. А первый котёнок содрогается от нетерпения, точно кровожадный тигр, хлещет себя хвостом по бокам и проделывает головой и хвостом движения, также наблюдающиеся у взрослых кошек. Его внезапный прыжок относится к совсем иной системе движения, назначение которых не охота, а драка. Вместо того чтобы прыгнуть на своего брата как на добычу — впрочем, это тоже не исключается, — котёнок на бегу принимает угрожающую позу, выгибает спину и боком приближается к противнику. Второй котёнок тоже выгибает спину, и оба некоторое время стоят так, вздыбив шерсть и изогнув хвосты. Насколько мне известно, взрослые кошки подобной позиции по отношению друг к другу никогда не занимают. Каждый котёнок ведёт себя скорее так, словно перед ним собака, и все-таки их схватка развивается как подлинная драка двух взрослых кротов. Крепко вцепившись друг в друга передними лапами, они кувыркаются самым невероятным образом, одновременно дёргая задними лапами так, что, будь на месте второго противника человек, у него после игры были бы расцарапаны все руки. Сжимая братца в железной хватке передних лап, котёнок энергично бьёт его задними лапами с выпущенными когтями. В настоящей драке такие секущие, рвущие удары нацеливаются в незащищённый живот врага, что может привести к самым печальным результатам. Побоксировав немного, котята выпускают друг друга, и тут обычно начинается увлекательная погоня, во время которой можно наблюдать ещё одну систему грациозных движений. Когда убегающий котёнок видит, что другой его настигает, он внезапно проделывает сальто-мортале, мягким, совершенно бесшумным движением проскальзывает под своего противника, вцепляется передними лапами в его нежное брюшко, а задними бьёт его по мордочке.

Чем же эти игривые движения отличаются от серьёзных?

Внешнее сходство настолько полно, что даже самый опытный глаз бывает неспособен уловить различие. Но тем не менее такое отличие существует. В этих играх, соединяющих в себе движения поимки добычи, драки с другой кошкой и отражения нападения врага, партнёру, изображающему добычу или противника, никогда не причиняется серьёзного вреда. Во время игры стремление кусать и рвать когтями по-настоящему полностью заторможено. В реальных же ситуациях этот запрет утрачивает силу под воздействием эмоций, вызывающих соответствующие двигательные реакции. Конкретное психологическое состояние животного открывает тогда путь для конкретного типа поведения — и только для него. Для игры характерно, что в ней сугубо специфическое поведение не опирается на соответствующее эмоциональное состояние.

Всякая игра родственна театральному искусству в том смысле, что играющей «делает вид», будто им владеют эмоции, которых на самом деле он не испытывает. Во время игры самые различные системы движения, служащие самым разным биологическим целям, выполняются без всякого порядка, потому что конкретное эмоциональное состояние, вызывающее каждое из них в действительной жизни, тут полностью отсутствует. Движения драки выполняются без злобы, бегства — без страха, охоты — без желания утолить голод. И неверно, будто в игре реальные эмоции все же присутствуют, хотя и в смягчённой форме. Нет, в игре они отсутствуют полностью, и, если какая-нибудь из них действительно проснётся в одном из участников, игра немедленно прерывается. Потребность играть возникает из другого источника, более общего по своему характеру, чем те частные побуждения, которые в определённых ситуациях обеспечивают необходимой энергией каждое из описанных выше движений.

Однако эта более общая потребность в игре, это желание совершать активные действия ради них самих представляют собой удивительный феномен, свойственный только наиболее психически развитым из всех живых существ. Бриджес очень удачно выразил это в поэтической форме: