Восемь смертных грехов цивилизованного человечества

Заблуждение, будто лишь рационально постижимое или даже лишь научно доказуемое доставляет прочное достояние человеческого знания, приносит гибельные плоды. Оно побуждает «научно просвещённую» молодёжь выбрасывать за борт бесценные сокровища мудрости и знания, заключённые в традициях любой старой культуры и в учениях великих мировых религий. Кто полагает, что всему этому грош цена, закономерно впадает и в другую столь же гибельную ошибку, считая, что наука конечно же может создать всю культуру со всеми её атрибутами чисто рациональным путём из ничего. Это почти так же глупо, как мнение, будто мы уже достаточно знаем, чтобы как угодно «улучшить» человека, переделав человеческий геном. Ведь культура содержит столько же «выросшего», приобретённого отбором знания, сколько животный вид, а до сих пор, как известно, не удалось ещё «сделать» ни одного вида!

Эта чудовищная недооценка нерациональных знаний, заключённых в сокровищах культуры, и столь же чудовищная переоценка знании, которые человек сумел составить с помощью своего ratio [38] в качестве homo faber [39], не являются, впрочем, ни единственными, ни тем более решающими факторами, угрожающими гибелью нашей культуре. У надменного просвещения нет причин выступать против унаследованной традиции с такой резкой враждебностью. В крайнем случае оно должно было бы относиться к ней, как биолог к старой крестьянке, настойчиво уверяющей его, что блохи возникают из опилок, смоченных мочой. Однако установка значительной части нынешнего молодого поколения по отношению к поколению их родителей не имеет в себе ничего от подобной мягкости, а преисполнена высокомерного презрения. Революцией современной молодёжи движет ненависть, я притом ненависть особого рода, ближе всего стоящая к национальной ненависти, опаснейшему и упорнейшему из всех ненавистнических чувств. Иными словами, бунтующая молодёжь реагирует на старшее поколение так же, как некоторая культурная или «этническая» группа реагирует на чужую группу, враждебную ей.

Эрик Эриксон первый указал на то, что далеко заходит аналогия между дивергирующим развитием [40] независимых этнических групп в истории культуры и изменением подвидов, видов и родов в ходе их эволюции. Он ввёл термин «pseudo-speciation „, „псевдовидообразование“. Возникшие в историк культуры ритуалы и нормы социального поведения, с одной стороны, поддерживают цельность больших или меньших культурных сообществ, с другой — отгораживают их друг от друга. Определённый характер «манер“, особый групповой диалект, способ одеваться и т. п. может превратиться в символ сообщества, который любят и защищают точно так же, как и саму эту группу лично знакомых и любимых людей. Как я доказал в другой работе (1967), эта высокая оценка всех символов собственной группы идёт рука об руку со столь же низкой оценкой символов любого другого сравнимого культурного сообщества. Чем дольше две этнические группы развивались независимо друг от друга, тем значительнее различия между ними, и из этих различий, аналогично сравнению признаков у видов животных, можно реконструировать код развития. И в том и в другом случае можно с уверенностью принять, что шире распространённые признаки, принадлежащие более крупным сообществам, старше других.

Каждая достаточно чётко выделенная культурная группа стремится и в самом деле рассматривать себя как замкнутый в себе вид — настолько, что членов других сравнимых сообществ не считают полноценными, людьми. В очень многих туземных языках собственное племя обозначается попросту словом «человек». Тем самым лишение жизни члена соседнего племени не рассматривается как настоящее убийство! Это следствие образования псевдовидов в высшей степени опасно, поскольку оно в значительной мере снимает торможение, мешающее убить своего собрата по виду, между тем как внутривидовая агрессивность, вызываемая собратьями по виду и никем другим, продолжает действовать. По отношению к «врагам» испытывают ненависть, какую могут вызвать лишь другие люди, но не вызывает и злейший хинный зверь, и в них можно спокойно стрелять, потому что они ведь не настоящие люди. Само собой разумеется, что испытанная техника всех поджигателей войны поддерживает такое мнение.

Тот факт, что нынешнее младшее поколение, несомненно, начинает рассматривать старшее как чужой псевдовид, вызывает глубокое беспокойство. Это выражается в ряде симптомов. Конкурирующие и враждебные этнические группы имеют обыкновение вырабатывать себе или создавать ad hoc [41] подчёркнуто различные костюмы. В Центральной Европе местные крестьянские костюмы давно исчезли, и только в Венгрии они полностью сохранились повсюду, где близко друг к другу расположены венгерские и словацкие деревни. Тамошние жители носят свой костюм не только с гордостью, но и с несомненным намерением досадить членам другой этнической группы. Точно гак же ведут себя многие самочинно возникшие группы бунтующей молодёжи, причём поразительно, насколько сильно у них вопреки кажущемуся отвращению ко всякому милитаризму — стремление носить мундир. «Специалисты» различают разные группировки «битников», «теддибойз», «рокс», «модз», «рокеров», «хиппи», «бродяг» и т. д. по их нарядам с такой же уверенностью, как узнавали некогда полки императорской королевской [42] австрийской армии.

Бунтующая молодёжь стремится также как можно дальше отойти от поколения родителей в своих обычаях и нравах; традиционное поведение старших не просто игнорируют, но замечают в малейших деталях и во всем поступают наоборот. В этом состоит, например, одно из объяснений проявления половых излишеств в группах, в которых половая потенция, по-видимому, вообще снизилась. Только тем же усиленным стремлением нарушить родительские запреты можно объяснить случаи, когда бунтующие студенты у всех на глазах мочились и испражнялись — как было в Венском университете.

Мотивировка всех этих странных, даже причудливых способов поведения остаётся у этих молодых людей полностью бессознательной, и они приводят самые разнообразные, часто весьма убедительно звучащие псевдорационализации своего образа действий: они протестуют против общей бесчувственности своих богатых родителей к бедным и голодным, против войны во Вьетнаме, против произвола университетских властей, против всех «establishments» [43] всех направлений — но почему-то удивительно редко против насилия Советского Союза над Чехословакией. В действительности же атака направляется против всех старших без разбора, совершенно безразлично к их политическим взглядам. Студенты леворадикального направления поносят самых леворадикальных профессоров ничуть не меньше, чем правых, коммунистические студенты под предводительством Кон-Бендита подвергли грубейшей травле Г. Маркузе, осыпав его поистине безмозглыми обвинениями, например, что он платный агент ЦРУ. Мотив нападения состоял вовсе не в различии политических взглядов, а исключительно в том, что он принадлежит к другому поколению.

Точно так же, бессознательно и эмоционально, старшее поколение понимает эти мнимые протесты как то, чем они являются на самом деле, — как исполненные ненависти воинственные выкрики и брань. Так возникает быстрая и опасная эскалация ненависти, которая по существу своему — как уже было сказано — родственна национальной ненависти, т. е. ненависти между различными этническими группами. Даже мне, искушённому этологу, трудно воздержаться от гневной реакции на красивую синюю блузу хорошо обеспеченного коммуниста Кон-Бендита, и достаточно присмотреться к выражению лиц этих людей, чтобы понять, что именно такой реакции они и желают. При таких условиях возможность взаимопонимания становится минимальной.