Как Япония похитила российское золото

В последующие дни японские газеты не раз сообщали о том, что бежавший в Японию С. Розанов свободно передвигается по японской территории вместе с семьей, побывав в Токио, Кобэ и других городах страны. По одному из дальнейших сообщений, датированному 20 апреля 1920 года, беглый колчаковский генерал проживал в городе Иокогаме и якобы намеревался вскоре покинуть Японию. А позднее — 22 января 1921 года со ссылкой на “информированный источник во Владивостоке” было опубликовано сообщение о том, что С. Розанов “погиб в бою на российском южном фронте при отступлении войск генерала Врангеля”. Трудно сказать, насколько достоверны были эти сообщения, т. к. в Японии в те времена не раз бывали, случаи, когда на самой японской территории совершались таинственные убийства людей, причастных к российскому золоту, причем публикации сообщений о выезде этих людей за пределы Японии использовались лишь для того, чтобы спрятать концы в воду.

Ну а что же случилось с тем “царским” золотом, которое похитил и увез с собой в Японию беглый колчаковский генерал?

В первые недели после бегства Розанова Временное правительство Приморской земской управы неоднократно обращалось к советнику японской дипломатической миссии в Сибири У. Мацудайра с просьбой передать японскому правительству протесты по поводу предоставления убежища Розанову, а также с требованием выдать его и похищенные им ценности властям.

Ведь, если исходить из сообщений газеты “Нити-Нити Симбун” от 17 февраля 1920 года, то по прибытии в Японию Розанов положил на свое имя в банки Японии и Шанхая 55 миллионов иен, выручив их от продажи привезенного им российского золота на японском рынке”. Разумеется, даже по всем японским законам такая продажа, присвоенного генералом государственного золота, представляла собой заведомо незаконный акт и вполне подпадала под действия японского Уголовного кодекса. Да к тому же и подписанный совместно 11 июня 1911 года между Японией и Россией “Договор о выдаче преступников” обязывал японские власти выдать Розанова России, как предателя, совершившего уголовно наказуемое преступление.

Но, увы, этого не случилось. Не случилось потому, что у японских властей не было желания в случае возможного возбуждения уголовного дела на Розанова втягивать в расследование тех, кто купил у русского генерала золото, похищенное им из российских государственных хранилищ.

Желания не было хотя бы по той простой причине, что круг японских участников, оперирующих с золотом в столь крупных размерах (55 млн. иен), был крайне ограничен, ибо в подобных сделках мог участвовать тогда по сути дела лишь один банк — а именно банк “Ёкохама Сёкин Гинко”. Именно этот банк Японии, и только этот банк, обладал” в те годы правом вести и контролировать частные финансовые и валютные операции иностранцев.

Что же касается упоминания в прессе о Шанхае, то речь шла скорее всего не о каком-либо китайском банке, а о шанхайском отделении “Ёкохама Сёкин Гинко”, который судя по всему обеспечил Розанову как своему клиенту возможность получить деньги не в Японии, а в Китае — в Шанхае. Масштабность выручки, которую Розанов получил от продажи золота и серебра нашла свое отражение и в статистике Управления монетного двора Министерства финансов Японии за 1920 год. Как свидетельствует эта статистика, японское государство закупило в названном году золота на сумму 25552154 иены, в то время как совокупные покупки золота в государственную казну на протяжении предшествовавших 10 лет не превышали 5–6 миллионов иен. Точно так же статистика зафиксировала в том же году уникальную по объему покупку в государственный резервный фонд страны серебра.

Никогда в последующие десятилетия размеры серебряных поступлений в этот фонд не достигали уровня 1920 года.

Примечательно, что за короткий срок со времени прибытия в Японию и до таинственного исчезновения в январе 1921 года С. Розанов не использовал даже сотую долю числившихся в его владении средств. Причем все эти средства, похищенные генералом из казны России, остались в Японии на его счетах и были в дальнейшем незаконно присвоены японской стороной.

6. ПРИСВОЕНИЕ ЯПОНСКИМИ ИНТЕРВЕНТАМИ ЦАРСКОГО ЗОЛОТА, ОТДАННОГО ИМ НА ХРАНЕНИЕ ГЕНЕРАЛОМ П. ПЕТРОВЫМ

Некоторые эпизоды печальной хроники расхищения “царского” золота японскими интервентами были похожи на кадры остросюжетных приключенческих или детективных фильмов. Одним из главных действующих лиц в этой хронике стал волею случая генерал Павел Петров, назначенный в дни штурма Красной Армией Омска начальником тыла колчаковской армии. Эта должность обязала его в дни отступления колчаковцев в сторону Иркутска взять на себя заботу о вывозе из Омска 63 ящиков с золотыми слитками. В подчинении генерала Петрова находилась тогда лишь небольшая группа офицеров и солдат, многие из которых пали духом и думали больше о своем спасении, чем о сохранности упомянутых ящиков с драгоценным грузом. Под неусыпным надзором генерала Петрова, продолжавшего ревностно выполнять свой воинский долг, вагон с остатками “царского” золота проследовал по транссибирской магистрали через Иркутск в сторону Читы. На одном из перегонов между Иркутском и Читой поезд с вагоном Петрова был остановлен казачьим отрядом, находившимся в подчинении атамана Семенова. Обнаружив ящики с золотом, семеновцы силой заставили Петрова и сопровождавших его колчаковцев уступить им половину этого груза. Тогда же колчаковскому начальнику тыла пришлось поступиться еще частью охранявшихся им драгоценностей: 11 ящиков были отданы им местным властям в обмен на продовольствие и паровозное топливо. А далее в течение нескольких месяцев брошенный головными отрядами колчаковской армии состав генерала Петрова с вагоном, в котором все еще находились 22 ящика с “царским” золотом, либо торчал без движения на глухих полустанках, либо медленно переползал с одного перегона на другой. Только к осени 1920 года этот злополучный состав прибыл на железнодорожный узел Маньчжурия, находившийся у границы, отделявшей российское Забайкалье от Северо-Восточного Китая. Именно через станцию Маньчжурия уходили в те дни за рубеж некоторые из разбитых отрядов колчаковской армии, включая каппелевцев, которыми в то время командовал генерал Вербицкий. Помыслы большинства колчаковских офицеров и солдат сводились к тому, чтобы скорее выбраться из сибирского водоворота гражданской войны и перебраться в Китай, чтобы затем либо переправиться на другие фронты в Центральной России, либо вообще далее не воевать и остаться в эмиграции. Вот на этом-то пограничном рубеже, именуемом станцией Маньчжурия и встретился генерал Петров лицом к лицу с японской военной администрацией.

Первые же переговоры с японскими интервентами, достаточно осведомленными о том, что за груз хранился в одном из вагонов бывшего начальника тыла колчаковской армии, показали Петрову со всей очевидностью несбыточность его надежд на сохранение остатков “царского” золота под своим контролем. Японская военная администрация оказалась непреклонной в своем требовании безоговорочной сдачи им при пересечении границы как подвижного состава и оружия, так и ценностей. Попытки генерала Петрова вступить с ними в спор и препирательства не дали результатов, и переговоры закончились в конечном счете вынужденным согласием Петрова получить от японской стороны в обмен на ящики с золотом нечто вроде расписки, свидетельствовавшей о том, что японская администрация “приняла на временное хранение” отданный ей драгоценный груз. Ссылаясь на рассказы своего отца, сын колчаковского генерала Сергей Павлович Петров описал полученный его отцом документ следующим образом:

“Это был листок бумаги 25 на 15 сантиметров. Текст написан по-русски, а внизу стоял оттиск печати на японском языке. Смысл расписки был таков: “Я принял от генерала Петрова на хранение золотые слитки в количестве 22 ящиков. Верну их тогда, когда поступит соответствующая просьба от отдавшего на хранение”. Далее перечислялась маркировка и номера ящиков, в которых находились слитки. Внизу подпись (по-русски) принявшего ценности представителя японских военных властей — “Изомэ”.