Секретные протоколы, или Кто подделал пакт Молотова-Риббентропа

Дальше не относящиеся к этому делу, в одном случае 14, в другом — еще несколько документов. Подписи: «Сдал Смирнов; принял Подцероб». Это первое.

Следующий факт. Найдены заверенные машинописные копии протоколов на русском языке. Как показала экспертиза, эти копии относятся к молотовским временам в работе МИД СССР.

Во как оперативно! За ночь нашли заверенные копии и даже успели провести экспертизу. В предыдущий день ни о каких «заверенных копиях» никто даже не заикался. Многочисленные публикации в СМИ оперировали лишь ссылками на копии протоколов из немецких архивов. Сам Яковлев днем ранее утверждал, что о существовании «секретных протоколов», которые не обнаружены, можно судить лишь по косвенным признакам.

Третье. Криминалисты провели экспертизу подписи Молотова в оригинале договора о ненападении, подлинник которого, как вы сами понимаете, у нас есть, и в фотокопии секретного протокола. Эксперты пришли к выводу об идентичности этих подписей.

Это, конечно, враньё. Как уже говорилось выше, по фотографии невозможно установить аутентичность (идентичность — неверный термин в данном случае) подписи. Но даже если бы существовал оригинал протокола, по одной лишь подписи установить наверняка, чьей рукой она сделана, невозможно в принципе. Эксперт может уверенно установить лишь поддельность подписи, а ее подлинность всегда определяется лишь как возможная. Я с этим сталкивался в уголовном делопроизводстве. Но ещё раз подчеркну — ни один эксперт-графолог не возьмется исследовать фотографию.

Четвертое. Оказалось, что протоколы, с которых сняты западногерманские фотокопии, были напечатаны на той же машинке, что и хранящийся в архивах МИД СССР подлинник договора. Как вы понимаете, таких совпадений не бывает.

Поделюсь некоторыми секретами, как осуществляется простейшая экспертиза машинописи. Два сравниваемых образца переворачиваются и исследуется тыльная сторона листа. Металлические литеры ударяют по красящей ленте с разной силой и эта индивидуальная особенность у разных машинок уникальна. Например, у той, которой я пользовался в 1993 г. буква «Е» и «Б» почти пробивали бумагу насквозь, а «Й» наоборот еле пропечатывалась. Другой ее особенностью было то, что запятая всегда оказывалась несколько ниже линии строки.

Но чтобы провести экспертизу, нужны два оригинальных текста. По фотокопии абсолютно нереально провести экспертизу, ибо эксперт может сравнивать настоящий текст и фотомонтаж, слепленный из фрагментов этого же самого текста — характерные особенности оттисков там будут схожи, но это ни в малейшей степени не укажет на подлинность документа. Однако, напомню, в нашем случае даже поверхностного визуального анализа будет достаточно для того, чтобы вскрыть подлог. Именно поэтому якобы найденные в 1992 г. «оригиналы» никогда не репродуцировались.

И ещё один важный вопрос: кто и когда проводил экспертизу? Комиссия Яковлева, насколько мне известно, никому не поручала это делать, вся ее работа свелась к обсуждению проекта резолюции. Секрет этой таинственной экспертизы будет раскрыт ниже.

И наконец, пятое. Существует разграничительная карта. Она напечатана, завизирована Сталиным. Карта разграничивает территории точно по протоколу. Причем на ней две подписи Сталина. В одном случае — общая вместе с Риббентропом, а во втором случае Сталин красным карандашом делает поправку в нашу пользу и ещё раз расписывается на этой поправке.

Эту карту никто никогда не видел ни в оригинале, ни в копии. Если же Яковлев имеет в виду карту из американского сборника «Нацистско-советские отношения. 1939–1941 г.», так это грубая фальсификация. Но даже в этом случае разграничение проведено не «точно по протоколу», а в соответствие с советско-германским Договором о дружбе и границе от 28 сентября 1939 г. В газетах карта новой границы появилась на следующий день.

Таким образом, дорогие товарищи, эти соображения не вызывают ни малейших сомнений в том, что такой протокол существовал. Это первый вопрос.

Соображения Яковлева не вызывают ничего кроме сомнений в существовании «секретного протокола».

Второй. На основании вчерашнего обсуждения и на основании того, что я вам только что сказал, комиссия вчера ночью еще раз обсудила проект и просит Съезд еще раз его рассмотреть со следующими поправками.

В пункте 2, который вызвал критику, после слов «Съезд народных депутатов СССР соглашается с мнением комиссии, что договор с Германией о ненападении заключался в критической международной ситуации» вместо слов «и имел объявленной целью» записать так: «в условиях нарастания опасности агрессии фашизма в Европе и японского милитаризма в Азии и имел одной из целей отвести от СССР угрозу надвигавшейся войны». Записать здесь «войны», а не «вооруженного конфликта в Европе», как вчера предлагали некоторые депутаты. Дальше, в следующей фразе: «в конечном счете эта цель не была достигнута» вместо «иллюзии, порожденные» записать: «просчеты, связанные с наличием доказательств». И наконец, в конце дополнить этот абзац следующими словами: «в это время страна стояла перед трудным выбором».

Дальше. Последний абзац пункта 3, где говорится о протоколах, сформулировать следующим образом: «В подлиннике протокола не обнаружено ни в советских, ни в зарубежных архивах» и добавить: «Однако графологическая, фототехническая и лексическая экспертизы копий, карт и других документов, соответствие последующих событий содержанию протокола подтверждают факт его подписания и существования». Мы избегаем слова «достоверность», поскольку юристы говорят, что для достоверности надо иметь оригинал. Точнее, как считают юристы, записать: «подтверждают факт его подписания и существования».

Комментарии тут излишни. Последний абзац — блестящий образец черной риторики.

Наконец, было замечание насчет слов «предвоенным советским руководством». Комиссия считает целесообразным заменить эти слова: «Сталиным и его окружением».

И наконец, снять пункт 8, в котором говорится о демобилизующем влиянии договора на антифашистские силы, поскольку эта тема нашла свое отражение достаточно и в докладе, и в объяснительной записке. Таковы соображения и дополнительные предложения комиссии.

Дорогие товарищи! Комиссия убеждена: вердикт сформулирован верно и в правовом, и в нравственном смысле; и в отношении договора о ненападении, и по секретному протоколу. Вердикт, нужный социализму, перестройке, новому политическому мышлению, нужный каждому из нас.

Какое бы решение ни принял Съезд — поддержать выводы комиссии, отклонить, просто принять к сведению или какое-то иное, — оно уже не изменит историю.

Прошлое останется таким, каким оно сложилось в те годы.

Верно. Но к чему тогда такие яростные споры относительно событий полувековой давности? Дело в том, что голосование по этому вопросу определяло будущее Советского Союза. Но это понимали очень немногие…

Оно, это решение, не изменит юридического статуса рассмотренных комиссией договора и протокола. Как уже отмечалось, с нападением Германии на Советский Союз были перечеркнуты любые существовавшие на тот момент двусторонние соглашения.

А послевоенный мир строился уже на иных основах. Наш мандат ограничен 1939 годом, и делать какие-либо выводы по другим периодам нет оснований.

Но решение Съезда может изменить нашу политическую и нравственную оценку конкретных документов, ничего более, как только этих документов, я это подчеркиваю. Мы проведём — или не проведём — чёткую границу между правомерным, обоснованным, каким является договор, и морально негодным, неприемлемым, несовместимым с социализмом, каким является протокол.