Гражданская война 1918-1921 гг. — урок для XXI века

Сегодня специалисты (в том числе из лагеря «демократов») в общем сходятся на том, что иного пути собрать Россию и кончить гражданскую войну в тот момент и не было. Ценный материал для понимания всего спектра подходов к национальной политике в России того времени приведен в большом коллективном труде «Национальная политика России: история и современность» (М., 1997). Эта работа большого коллектива ученых, не свободная, конечно, от влияния злободневных политических пристрастий, содержит всем нам необходимые сегодня исторические сведения.

Напротив, национальная политика «белых» быстро кончилась полным крахом, и это во многом предопределило их поражение. Во-первых, выдвинув имперский лозунг единой и неделимой России, либеральные западники сразу вошли в непримиримое противоречие с собственной социальной программой. Высвободив капитализм из-под пресса сословного державного государства, Февральская революция не могла не породить мощного сепаратизма национальной буржуазии. «Политическая нация», стремящаяся к огосударствлению, есть неминуемое порождение буржуазной революции. Это надежно показано всей историей Запада (да это мы видим и сегодня).

В результате неразрешимой противоречивости всей своей доктрины, белым пришлось воевать «на два фронта» — на социальном и национальном. Они пошли напролом, как будто не зная России. Недаром эстонский историк сокрушался в 1937 г., что белые, «не считаясь с действительностью, не только не использовали смертоносного оружия против большевиков — местного национализма, но сами наткнулись на него и истекли кровью».

Когда я читаю о гражданской войне у Шолохова и Платонова, вспоминаю рассказы о ней матери, деда, дядьев и их сверстников, а потом читаю о том же нынешних политиков, мне кажется, что речь идет о двух разных планетах. Демократы, «белые» патриоты и их идеологическая клика — все о каких-то верхушечных делах, интригах и обидах. А в рассказах людей, которые на своем горбу вытягивали нашу жизнь из той катастрофы — бытие и его тектонические сдвиги и трагедии, строительство великой страны и глубокое религиозное чувство. Как сказал тогда даже сторонний наблюдатель, Дж.М.Кейнс, «Россия ближе всех в мире и к небу, и к земле». И главное, pечь шла о твоpчестве действительно всего наpода, а не какой-то одной паpтии и ее номенклатуpы.

Во время революции каждая политическая сила, имеющая конструктивный проект и претендующая на то, чтобы стать во главе строительства нового жизнеустройства всего народа, вынуждена в какой-то момент начать, помимо борьбы со своими противниками, обуздание того самого социального движения, что ее подняло. Возможно, это самый болезненный этап в любой революции, здесь — главная проба сил. Только то политическое движение, что отражает самые фундаментальные интересы (чаяния) своей социальной базы, способно выступить против ее «расхожих мнений», чтобы ввести ее разрушительную энергию в русло строительства.

Одной из важнейших программ, к которой приступили Советы сразу после Октябрьской революции, было государственное строительство. Оно неминуемо должно было войти в конфликт с освобожденной энергией революционных масс и с теми неформальными или квазигосударственными институтами, которые она породила и, строго говоря, которые и были инструментом революции. В условиях острой разрухи и острой политической борьбы в руководстве рабочих организаций даже очевидно необходимые действия по наведению порядка вызывали столкновение с частью несогласных — тем более, что многие действия Советов сами отличались избыточным радикализмом, особенно там, где руководителями были левые большевики и левые эсеры.

Прежде всего, советское государство должно было восстановить монополию на легитимное насилие. Это означало необходимость ликвидации всех иррегулярных вооруженных сил партийной окраски. Один из самых красноречивых эпизодов — ликвидация Красной гвардии. Об этой операции мы ничего не знаем из официальной истории — она никак не вписывалась в упрощенную модель классовой борьбы. В Петрограде Красная гвардия была распущена 17 марта 1918 г., о чем было объявлено во всех районных Советах с предложением всем желающим записываться в Красную армию. Как сообщала оппозиционная печать, начальник штаба Красной гвардии И.Н.Корнилов был арестован [61].

Это и другие действия по «огосударствлению» революционного общества вызвали, конечно, сопротивление части рабочих даже в центре России. Так, наблюдался отток рабочих из Красной армии. Как сообщает Д.Чураков, к середине мая почти все рабочие с петроградского завода Речкина, ушедшие в Красную армию, вернулись на завод, так как не хотели, чтобы остальные рабочие смотрели на них «как на опричников».

Особенно трудное положение сложилось на Урале, где в Советах были сильны левые большевики и эсеры. Так, в городе Невьянске на большом артиллерийском заводе, где работали 7000 рабочих, 12-17 июня 1918 г. произошло восстание. Тогда все отряды рабочих, которыми руководили большевики, отбыли с завода на подавление белочехов, и единственной военной силой остался отряд «автомобилистов», эвакуированный из-под Петрограда. В нем заправляли правые эсеры и меньшевики. К восстанию присоединилась часть рабочих. 8 августа началось и продолжалось три месяца большое Ижевско-Воткинское восстание. После его подавления рабочие части повстанцев влились в сибирские армии белых, где числились среди самых боеспособных частей 38. Логика борьбы — жестокая вещь, и не всегда ее удается переломить, пролитая кровь гонит все дальше и дальше.

Конфликт Советской власти с рабочими не привел к разрыву вследствие фундаментальных причин. Антисоветские восстания, приводившие к власти, как правило, эсеров и меньшевиков, быстро показывали характер власти, альтернативной Советам. Д.О.Чураков пишет, что «переход реальной власти в руки чуждых рабочим элементов охладил пыл многих рабочих». Не менее важным было и четкое размежевание белых и красных в национально-государственном измерении. Вот вывод Д.О.Чуракова:

«В условиях иностранного вмешательства рабочие начинают отказываться от своих претензий к Советской власти и постепенно сплачиваются вокруг нее. Совершенно очевидно, что большевики, державшие власть в центре, несмотря на свои интернационалистские лозунги, воспринимались рабочими как сила, выступающая за независимость и целостность государства» [61, c. 138].

В целом же установка на максимально быстрое восстановление государственности, принятая Советской властью, хотя поначалу и создала очаги рабочих восстаний («гражданской войны среди своих»), стала фактором, подавляющим накал Гражданской войны в целом. Принцип непредрешенчества, принятый Белым движением (сначала победа, потом Учредительное собрание, потом строительство), означал для обывателя невыносимое затягивание хаоса.

Нельзя не сказать кратко и об особом важном фронте Гражданской войны, отличном от войны между красными и белыми — фронте борьбы против «молекулярного» антицивилизационного и антигосударственного движения. Сказать о нем надо по той причине, что поворот к массовой поддержке красных во многом произошел потому, что они, в отличие от белых, показали себя силой, способной не то чтобы победить это движение, а «овладеть» им, придать его хаотической разрушительной силе направление, «ввести в берега».

Это движение называют по-разному. В.В.Кожинов, например, называет его «русским бунтом». М.М.Пришвин ввел, следуя его полемике с А.Блоком относительно революции, слово «скифы». Для него Россия, охваченная революцией, стала «Скифией». Правильнее (и тоже условно) говорить о присущей этому движению психологии гунна — это понятие тоже использовал Блок, подчеркивая его отличие от скифов.

Установки белых в отношении «бунта гуннов», как и в отношении национального вопроса, можно характеризовать как непредрешенчество, унаследованное от Февраля. Как было сказано, они намеревались сначала добиться победы и получить власть, а потом уж строить государственность. Эта ошибочная философская установка оказалась фатальной уже для Временного правительства — государственность, ее матрица, строится в повседневном предъявлении программы при решении самых обыденных дел, тем более в условиях войны. Белые же вели «войну с гунном» конъюнктурную, в ней не проглядывала матрица будущей государственности.