Секретные протоколы, или Кто подделал пакт Молотова-Риббентропа

Всё это в том случае, если Германия выйдет победительницей из войны. Однако мы должны предвидеть последствия как поражения, так и победы Германии. Рассмотрим вариант, связанный с поражением Германии.

В случае поражения Германии — сказал он, — неизбежно последует ее советизация и создание коммунистического правительства (1941).

У Англии и Франции будет достаточно сил, чтобы оккупировать Берлин и уничтожить Германию, которой мы вряд ли сможем оказать эффективную помощь.

Поэтому наша цель заключается в том, чтобы Германия как можно дольше смогла вести войну, чтобы уставшие и крайне изнуренные Англия и Франция были не в состоянии разгромить Германию.

Отсюда наша позиция: оставаясь нейтральными, мы помогаем Германии экономически, обеспечивая ее сырьем и продовольствием; однако, само собой разумеется, что наша помощь, не должна переходить определенных границ, чтобы не нанести ущерба нашей экономике и не ослабить мощь нашей армии.

В то же время мы должны вести активную коммунистическую пропаганду, особенно в странах англо-французского блока и, прежде всего, во Франции. Мы должны быть готовы к тому, что в этой стране наша (так в тексте. — С.С.) партия во время войны будет вынуждена прекратить легальную деятельность и перейти к нелегальной. Мы знаем, что подобная деятельность требует больших средств, но мы должны без колебаний пойти на эти жертвы.

Мы знаем, что эта деятельность требует больших средств, но мы должны пойти на эти жертвы без колебаний и поручить французским товарищам поставить в числе первоочередных задач подкуп полиции (1942).

Если эта подготовительная работа будет тщательно проведена, тогда безопасность Германии будет обеспечена, и она сможет способствовать советизации Франции.

Но для этого необходимо, чтобы война продолжалась как можно дольше, и именно в этом направлении должны быть задействованы все наши средства (1941).

Рассмотрим теперь вторую гипотезу, связанную с победой Германии.

Некоторые считают, что такая возможность представляла бы для нас наибольшую опасность. В этом утверждении есть доля правды, но было бы ошибкой полагать, что эта опасность настолько близка и велика, как некоторые себе это воображают.

Если Германия победит, она выйдет из войны слишком истощенной, чтобы воевать с нами в ближайшие десять лет. Ее основной заботой будет наблюдение за побежденными Англией и Францией, чтобы воспрепятствовать их подъему.

С другой стороны, Германия-победительница будет обладать огромными колониями; их эксплуатация и приспособление к немецким порядкам также займут Германию в течение нескольких десятилетий. Очевидно, что Германия будет слишком занята другим, чтобы повернуть против нас.

Если мы окажемся достаточно ловкими, чтобы извлечь выгоду из развития событий, мы сможем прийти на помощь коммунистической Франции и превратить ее в нашего союзника, равно как и все народы, попавшие под опеку Германии (1941).

Но нужно быть готовым и к другому: в побежденной Франции неизбежно произойдет коммунистическая революция. Если мы будем достаточно ловкими, чтобы извлечь выгоду из этого обстоятельства, мы сможем прийти на помощь коммунистической Франции и превратить ее в нашего союзника. Нашими союзниками станут также все те народы, которые оказались под опекой Германии-победительницы, и перед нами, таким образом, откроется широкое поле деятельности (1942).

Товарищи, — сказал в заключение Сталин, — я изложил вам свои соображения. Повторяю, что в ваших (так в тексте. — СС) интересах, чтобы война разразилась между рейхом и англо-французским блоком. Для нас очень важно, чтобы эта война длилась как можно дольше, чтобы обе стороны истощили свои силы. Именно по этим причинам мы должны принять предложенный Германией пакт и способствовать тому, чтобы война, если таковая будет объявлена, продлилась как можно дольше. В то же время мы должны усилить экономическую работу в воюющих государствах, чтобы быть хорошо подготовленными к тому моменту когда война завершится“.

Доклад Сталина, выслушанный с благоговейным вниманием, не вызвал никакой дискуссии. Было задано только два малозначительных вопроса, на которые Сталин ответил. Его предложение о согласии на заключение пакта о ненападении с рейхом было принято единогласно. Затем Политбюро приняло решение поручить председателю Коминтерна Мануильскому совместно с секретарем Димитровым под личным руководством Сталина разработать надлежащие инструкции для коммунистической партии за рубежом».

С позиции сегодняшнего дня разоблачить эту инсинуацию будет не столь уж сложно. Итак, Сталин приглашает на «секретное заседание» членов Политбюро и «русских лидеров» Коминтерна. Список последних Случ приводит в сноске: членами «русской секции» в Коминтерне были сам Сталин, Жданов, Мануильский, кандидат — Лозовский (заместитель наркоминдел Молотова). Димитров, руководитель Коминтерна, не приглашен. При этом «Политбюро приняло решение поручить „председателю Коминтерна“ Мануильскому совместно с секретарем Димитровым [61] под личным руководством Сталина разработать надлежащие инструкции для коммунистической партии за рубежом».

Бред полнейший. Это в нацистской Германии был провозглашен «фюрерпринцип». Воля фюрера рейха — высший закон для подданных. СССР же являлся государством очень бюрократичным. Субординационные формальности соблюдались неукоснительно. Так вот, Политбюро ВКП(б) не могло поручить Мануильскому и Димитрову разработать инструкции под личным руководством Сталина, потому что формально ВКП(б) числилась лишь секцией Коммунистического интернационала, то есть была структурным подразделением международного объединения. Так было на всех партбилетах написано.

Соответственно, если Сталин и принял решение поручить исполкому Коминтерна осуществить какую-либо работу, то это ни при каких обстоятельствах не могло быть оформлено, как поручение Политбюро. Надо было вызвать Димитрова, обсудить с ним вопрос, тот бы собрал пленум исполкома и продавил бы нужное решение. Наконец, как можно давать поручение Димитрову, которого даже не пригласили заслушать доклад Сталина? Он что, должен был догадываться, в каком русле ориентировать европейские компартии? Судя по дальнейшим событиям, Димитров действовал прямо противоположно этой сталинской ориентировке.

Такое понятие как «секретное заседание Политбюро в расширенном составе» — это что-то из области детективной беллетристики. Если Сталин хотел обсудить какой-то вопрос приватно, то для этого было достаточно собрать нужных людей на своей даче или пригласить в свой кабинет через личного секретаря. Разумеется, никто не протоколировал такие встречи. На официальное мероприятие участники приглашаются через канцелярию, а если мелкие клерки оргбюро ЦК будут знать, что вечером состоится «секретное заседание», то оно будет уже не очень секретным. Опять же, на этом гипотетическом заседании Политбюро ведется протокол — очередное нарушение секретности. Принятые решения официально доводятся до сведения исполнителей через секретариат ЦК — вся секретность летит к черту. Единственный способ соблюсти конспирацию — провести встречу в узком кругу и в неформальной обстановке.

Вообще-то в 1939 г. было зафиксировано всего два заседания Политбюро — 29 января и 17 декабря. Остальные решения Политбюро вырабатывались Оргбюро или Секретариатом ЦК на основе индивидуального опроса членов Политбюро по различным вопросам. Следовательно, официальных заседаний, да еще «секретных» и в расширенном составе, 19 августа 1939 г. не происходило. В архивах не найдено ни одного свидетельства в пользу версии Рюффена. Известно множество совместных постановлений Политбюро ЦК ВКП(б) и Совета народных комиссаров, но это проистекало из специфики исполнительной власти СССР, поскольку партийная верхушка занимала правительственные посты. Но никогда СНК не выполнял решения партии! Распоряжения правительства в 1939 г. подписывал только Молотов — формально подчиненный Сталина по партийной линии. Молотов же подчинялся официальному главе государства — Калинину, занимавшему пост председателя Президиума Верховного Совета СССР — советского парламента. Сталин был неформальным лидером страны и постов в исполнительной власти до 6 мая 1941 г. не занимал, его власть базировалась на личном авторитете и авторитете возглавляемой им партии. Опять же, формально в ВКП(б) соблюдался принцип коллегиального руководства и генеральный секретарь не имел никаких преимущественных прав относительно других членов ЦК. В любом случае генсек Сталин не мог давать поручения руководству Коминтерна, ибо в этой иерархии Димитров был выше его по должности.