Крестный отец «питерских»

По толпе шныряли встревоженные рентгеновские глаза начальника «девятки», находившегося от столпотворения чуть поодаль. Собственная охрана Рейгана, выделявшаяся из толпы унифицированными белыми плащами и черными, усеянными золотыми пуговицами штатскими пиджаками морского фасона, теснила по сторонам восторженную шушеру, цепко оберегая своего шефа с перламутровыми зубами.

Я также заметил, что к американскому консулу, стоявшему спокойно в сторонке и с легкой ухмылкой наблюдавшему эту трогательную сцену встречи, подошел из свиты бывшего президента какой-то субъект в длинной, нараспашку, явно не по сезону шубе и стал раздраженно о чем-то спрашивать. Покрой этой шубы напоминал мне где-то виденную старинную гравюру, на которой в схожем наряде волостные старшины преклоняли головы перед русским царем в день чудесного спасения его семьи на станции Борки.

Собчак, вероятно, очень надеясь, что Рейгану хорошо знаком, в толкучку не полез. Он стоял с Нарусовой посреди зала и удивленно поджидал подхода высокого гостя, начиная страдать от явной невостребованности их четы вниманием экс-президента, который, по всей видимости, просто не признал в «патроне» Собчака, чем вконец расстроил нашу отечественную «Нэнси», нервно теребящую руками свой несменяемый газовый платочек цвета бедра захваченной врасплох нимфы.

Из возникшего почти стихийно человеческого водоворота стоило значительного труда выхватить хоть и долго летевших, но свеженьких, как с ледника, старичков и переправить их к здесь же накрытому заранее для легкого перекуса столу. Во время трапезы разговор высоких сторон не клеился. Рейган явно не понимал, зачем нужно кушать прямо тут, в аэропорту. Он сидел с прямой спиной, забыв отклеить широкую улыбку с очень дряблого лица, а наш идеологический карманник, начавший уже свои головокружительные опыты по обиранию городского населения, несколько раз пытался доложиться всемирно известному голливудскому разбойнику об имеющихся у него успехах в разрушении всего везде, где ему удалось проходить, точно при наступлении французов на Москву по старой Смоленской дороге.

Нэнси посматривала как-то сквозь супругу «патрона», не одаривая нашу городскую «раз-леди» пристальным вниманием, даже несмотря на демонстрируемые ею обновы. Причем какие! Все из «валютника»! И вдруг — на тебе! Непостижимо обидно. Было заметно: жене «патрона» от такого неслыханного пренебрежения захотелось тут же уехать, но упрямство в желании показать, что именно она является первой леди города, прямо-таки пригвоздило ее к стулу. Зато после скорого, но внешне нежного расставания и уже по дороге домой она с брезгливостью человека, ожидающего от прикосновения другого, как минимум, заражения гриппом, дала себе волю в кратком и детальном обзоре всех «достоинств» экс-президентши, которая, смешав свою кислую одышку с молодым восторженным дыханием окружающих, минуя чету Собчаков, прямо из аэропорта вместе с мужем направилась осматривать интересующие их исторические объекты.

Глава 19

«Дом обреченных»

Собчак, повсюду публично и пылко распинаясь о собственном многотрудном, круглосуточном радении на благо ленинградцев, сам втихаря частил самолетами заокеанских компаньонов по личным коммерческим и иным делам до Америки и обратно. За ним прилетали прямо в Пулково, где «патрон» дал указание заправлять американские самолеты за счет скудных валютных заначек из городского бюджета, столь необходимых для лавинно нарастающих нужд его жителей даже по части закупки обычных лекарств. Порой, когда авиаторы категорически отказывались бесплатно заливать керосином баки иноземного самолета, «патрон» в запальчивости мчался на летное поле и истерично кричал, требуя наказания неисполнительных заправщиков, готовый сам их тут же заменить.

По частоте американских вояжей Нарусова старалась мужу не уступать и ползала по глобусу на серебристых лайнерах от материка к материку, как навозная муха. Кроме того, купленный за океаном дом требовал постоянного хозяйского пригляда. Правда, летала она, как правило, рейсовыми «бортами», зато не реже раза в месяц, пока не произошла известная встреча со съемочной группой «600 секунд», запечатлевшей ее очередной загранотлет. Помню, Невзоров тогда показал, как она в новой дубленке — счастливом воплощении своих многолетних местечковых грез и брезгливо-заносчивым выражением лица, покрытого морозным инеем морщин на вянущей шелушащейся коже, стоя на трапе специально выделенного для вояжа самолета, продемонстрировала зрителям кукиш, озвучив его текстом искренне сорвавшегося «ку-ку». Причем это «ку-ку» в паре с кукишем было показано во время всеобщего аэропортовского столпотворения, когда задержали все прочие рейсы по причине отсутствия керосина и самолетов.

В общем, дабы исключить репортерские наскоки, Собчак решил поручить начальнику отдела КГБ в аэропорту Воронину лично провожать Нарусову до трапа самолета в обход таможенных и пограничных заслонов. Кроме сей предосторожности, загранконсультанты рекомендовали собчачьей жене, в случае обнародования ее межконтинентальной «вертежки», прикрыться своей якобы кипучей деятельностью на благо умирающих в организованном неким англичанином городском «хосписе», где наша «кандидатка исторических наук», наряду со званием «жены Собчака», совмещала не столь для куражу, но, главное, на потребу пост председателя правления «дома обреченных». Не правда ли, странное совпадение названия дома с перспективой жителей всего нашего города?

Нарусова, находясь, в общем-то, на самой невысокой ступени биоразвития, была одержима идейкой стать во всем себе с мужем полезной. Поэтому, обуреваемая лошадиной деловитостью, повадилась в услужливо предлагаемых телеинтервью давать внимающим разные советы космического масштаба на тему «Как жить дальше», разумеется, такой же по глубине межгалактической глупости. Не видеть этого Собчак не мог и даже на людях пытался ее одергивать, но делал это как-то трусовато, лишь только в мечтах пытаясь катапультироваться от такой «соратницы».

Этот «хоспис» своим рождением обязан вовсе не заботе о безболезненном уходе на тот свет безнадежно больных, они использованы тут лишь для декорации и прикрытия самой цели. Как-то к Собчаку, находившемуся в Лондоне вместе с женой, на одном из приемов привязался некий Виктор 3., худосочный седобородый пожилой польский еврей, когда-то работавший на советскую разведку, но затем перебежавший к врагу.

Это был обычный русскоговорящий предатель с гнилодушным выдохом изо рта и всем спектром мерзопакости, присущей подобным типам. И хотя он вел себя, как оса на пикнике: был надоедлив и неотгоняем, Собчак, узрев в нем изменника, враз проникся симпатией единомышленника. «Патрона» восхищало мужество предающих. Этот бывший разведчик, а ныне британскоподданный проходимец, подрабатывающий журналистикой, вился вокруг собчачьей четы весь вечер, облизываясь, как кот, налакавшийся сметаны, завлекая жену «патрона» «ароматными» темами воспаленного сладострастием воображения, похоже, крепко настоянного на желаниях обычного пожилого импотента светски поболтать о сексуальной распущенности. При этом он был прямолинеен, как милицейская дубинка, и свои откровения не рядил в овечьи шкуры, демонстрируя тактичность на уровне общения пилы с деревом.

Однако жену, да и самого Собчака такая манера почему-то не задевала. Желая сделать знакомство обоюдополезным, этот «журналист» под занавес встречи предложил Собчакам неплохо заработать. С напористостью и одновременно чуткостью волка из тамбовских лесов, он поведал супружеской чете о хорошо воспринимаемой всюду в социально-политическом аспекте идейке благотворительного призрения безнадежно больных, которым, кроме утоления боли, ничего не нужно на этом свете.