Крестный отец «питерских»

— Вот именно, «не цивилизованная», — буркнул патрон и посмотрел на часы.

Ему явно становилось скучно.

Ресторан уже покинули многие посетители менее возвышенного и более дешевого образа мыслей, чем у Собчака. Рассчитываясь, я оправдал самые смелые ожидания ставшей вмиг очаровательной администраторши, после чего довез «патрона» и проводил до дверей его квартиры на седьмом этаже. Пожимая мне руку, он вдруг сказал, что я ошибки множу уже промышленным способом (?!).

Город спал. Шаги гулко раздавались по пустым тротуарам.

Глава 15

Картина меняется

…История, как и сама жизнь, складывается не только из блоков событий, но и из цемента подробностей…

…По плодам и узнаете их, — учил Христос.

Часы истории продолжали бить в обстановке всеобщей расхлябанности и бестолкового распихивания никому не известных, но отовсюду рекомендуемых кадров на должности, освободившиеся под мощными ударами депутатских волн.

В описываемое время депутатский слой всех уровней солидаризировался, разве что, своей антикоммунистической оголтелостью, объединяющей их почти всеобщим стремлением к ликвидации шестой статьи Конституции СССР о приоритете КПСС в жизни страны. Тогда еще никому в голову не приходило обозвать прошедшие на «ура» выборы «однопартийными» и самих «избранников народа» — людьми, «рекомендованными исключительно партией», а посему, как часто приходится слышать теперь, «не отвечающими интересам обновления России». Полагаю, что подобный вывод в ту пору был бы просто нелеп, ибо все еще совершенно отчетливо помнили: главным и необходимым условием успеха на выборах для каждого кандидата в депутаты считалась яркость и ярость хуления именно КПСС.

Боялся ли Собчак потерять Богом и депутатами дарованное ему место, причем совершенно без учета личных собчачьих качеств? Поначалу, можно смело сказать, что нет. Он даже в общих чертах предполагал возможность потери им этой пока еще не «хлебной» должности, для чего зарезервировал и длительное время сохранял за собой кресло завкафедрой в университете, получая там постоянно за такую «страховку» четвертушку оклада, и поэтому ничуть не страшился, а порой и без особой нужды безобразно глумился в публичных разглагольствованиях о том, что самый ничтожный его студент, законченный идиот от рождения, нашедший себе пристанище, как это часто в жизни бывало, именно на юридическом факультете, «даст фору сто очков вперед» любому народному избраннику, которых теперь «судьба-злодейка» всучила ему учить уму-разуму, да к тому же почти бесплатно. Подобными публичными оценками умственного и образовательного потенциала «народных избранников» «патрон» успешно концентрировал и объединял «нардепов» в ослепляющей к своей персоне ненависти.

Однако, по мере привыкания «патрона» ко вкусной, обильной, бесплатной пище и другим благам, предполагаемым его должностью, а главное, обозрев захватывающие, развернувшиеся перед ним перспективы неограниченного, не облагаемого никакими налогами личного воровского дохода, притом валютного, не в пример гонораришкам за прижизненные консультации, даваемые прежде за мелкую плату разной публике, сутяжничающей по разделу имущества, или другим незначительным подачкам от разных подозрительных кооперативчиков, Собчак в травле депутатов стал более осмотрителен и боязлив.

Накал обличения вскоре пошел на убыль, а собчачье сердце, наоборот, наполнялось пламенной любовью к подаренному судьбой чину, и порой уже начинал сковывать настоящий страх за его утрату, поэтому Собчак стал частенько заикаться о тяжести возложенной на него депутатами ноши и готовности тут же сложить свои полномочия, «ежели того захочет народ». Такой словесный блудливый каламбур был верным признаком желания закрепиться на стуле у стола с портфелем, ибо «патрон» великолепно понимал всю правовую беспомощность оформить это «народное хотение».

Истины ради следует заметить: Собчак вовсе не рвался возглавить именно законодательную или, как он сам стал именовать, «представительную» власть. Он прекрасно и быстро уразумел: для извлечения личного дохода нужно добраться до права распоряжаться городской собственностью, а это в руках лишь исполнительной власти. Вот почему схватка с Щелкановым из легкой презрительной неприязни профессора к грузчику быстро вступила в непримиримую фазу скорейшего накопления арсенала разрушительных аргументов для генерального сражения. Каждую минуту в ход могли пойти все без разбора средства, а раскладка сил представлялась явно не в пользу «патрона», так как подавляющему большинству депутатского корпуса, бесспорно, был милее Щелканов. Собчак это хорошо сознавал, но исправить положение изнутри не мог, поэтому на повестку дня вставала подготовка операции по обращению за помощью и поддержкой к населению. «Патрон» разговоры со мной часто стал сводить к обсуждению различных вариантов организации этой операции, тем самым, вероятно, прощупывая искренность моего отношения к нему и способность осуществить замышляемое. Я тогда еще не догадывался об истинных мотивах, побудивших Собчака использовать население города для достижения своекорыстных целей, и поэтому после серии душещипательных наставлений направил свою не требующую практического восстановления работоспособность на подготовку проведения всех нужных для этой операции мероприятий.

Как-то перед обедом через приемную навстречу помощнику гордо прошагал соплеменник потомков «рыцаря в тигровой шкуре». Он был в рубашке без пиджака вкупе с истертой жизнью шевелюрой. Вежливо, насколько позволяло ему происхождение, этот кавказец поинтересовался, где он может видеть Собчака. В последнее время с большим трудом удалось притушить вспыхнувшую деммоду походя забредать кому не лень и просто так покалякать к «патрону». Ходоков стали потихоньку рассеивать, поэтому я, с некоторым удивлением воззрившись на визитера, поинтересовался целью его незапланированной явки. Ничуть не смущаясь, он, наполненный до краев превосходной спесью, громко разъяснил мне, что является не только бывшим коллегой Собчака по университету, но и приятелем, к которому его привело сугубо личное дело. Настырность горца была более чем достаточной для необходимости доложить. «Патрон» этого соискателя встречи действительно прекрасно знал по спорткафедре, к услугам которой постоянно прибегал, бесплатно добывая себе различный спортинвентарь, однако выслушать просьбу бывшего университетского собрата категорически отказался, заявив, чем несколько удивил меня, что «новые времена требуют замены старых приятелей». После чего указал мне «гнать прежнего сослуживца в шею».

Выйдя в приемную, пришлось сдержанно объяснить гостю, что Собчак, к сожалению, занят и принять его сегодня не сможет. «Соратник» «патрона» по университету мне не поверил и несколько раз переспросил, действительно ли знает Собчак, кто именно находится в приемной. Я утвердительно кивнул. Тогда у него поползли вверх пушистые гусеницы южных бровей и началось что-то, схожее с нервным коллапсом. Видимо, для собственной устойчивости, а может, чтобы я не сбежал, он поймал меня за пуговицу пиджака и, напирая грудью, словно пьяный матрос на ворота порта, стал, брызгая слюной, сбивчиво объяснять, что на самом деле представляет собой, по мнению университетской общественности, Собчак, который, если ему что-то было нужно, даже по мелочи, всегда готов был сколь угодно долго унижаться перед любым, лишь бы добиться своего. При этом, однако, он всегда забывал возвращать долги. В общем, расписанные им личные качества «патрона» могли смело украсить портрет не слишком авторитетного завсегдатая тюремных нар.

Помятуя об университетских нравах и зная, что моего собеседника привел к Собчаку личный, я бы сказал, меркантильный интерес, можно было без оговорок оставить высказанную им оценку «патрона» на совести разгорячившегося лица кавказской национальности, но, дабы пресечь дискредитирующие Собчака разговоры, следовало хотя бы попытаться ему помочь, что я тут же и сделал. Видя мое участие и поэтому чуть успокоившись, «приятель» Собчака, уходя, все равно сверкнул темными глазами, вслух пообещав присутствующим уничтожить «патрона» при первой же возможности, как он выразился, «за подлость». Мне подумалось: если таких желающих найдется хотя бы с десяток, то осуществление высказанного сгоряча обещания могло оказаться вполне реальным делом. Это подозрение подтвердил через пару дней сам автор угрозы, возможно, не удовлетворенный оказанным мною вниманием, а скорее всего, вновь приведенный под своды дворца затаенной личной обидой. Он, словно жених после свадьбы, одуревший от ожидания ночи, наскочил из-за колонны на случайно проходящего через ротонду Собчака и стал тут же дерзко требовать удовлетворить свою просьбу. Хорошо, что эта сцена закончилась не в духе встречи Кирова с террористом Николаевым. «Патрон» почти пустился наутек и юркнул в кабинет, вход в который преследователю преградили помощники.