Левая политика, № 23 2015. Россия, Украина, Новороссия

Основная драматургическая интрига, призванная держать читателя, это вопрос, кто главный герой в модели Глейзера — города или же всё-таки люди? И кто кому должен служить: город людям или люди городам? И что берётся за единицу измерения — благополучие горожанина или процветание города? Или же город — это, в первую очередь, сообщество, и тогда на первое место выходит коллективное благо? «Если идеи — это валюта нашего века, — пишет Глейзер, — тогда строительство правильных домов для этих идей будет определять нашу коллективную судьбу» (с. 34).

Легко прочитывается метафора города как огромного эффективного механизма, производящего ресурсы для удовлетворения коллективных потребностей. В таком ракурсе город выглядит даже враждебно.

Такие трудности и некоторая путаница возникают как раз из-за отсутствия концептуальных оснований общей модели: Глейзер вводит в оборот множество терминов «город», «социализация», «знания», «сотрудничество», «потоки информации». Но не всегда понятно, как именно они соотносятся друг с другом. А ведь Глейзер говорит о вещах, занимавших и классическую социологию (проблематика разделения общественного труда у Дюркгейма [4]), и философию XX века (попытки осмыслить «пространство» у Фуко [5]).

«Город» у Глейзера — это одновременно совокупность нескольких пространств: пространства производства, пространства удовольствия, удовлетворения потребностей. Он вводит концепцию города как портала, через который осуществляется контакт между рынками и культурами. Он пишет о городах как об особой форме человеческого взаимодействия и совокупности каналов передачи знания. Наконец, он вводит метафору городов как «тематических парков» и «домов для идей». Вместе с этим Глейзеру как экономисту близка опора на концепцию потребления: житель города потребляет все виды услуг, которые город может ему предоставить и все виды ресурсов, включая информацию и знания.

В итоге Глейзеру-экономисту удаётся высветить некоторые результаты совместных действий людей и даже корреляцию между результатами и набором внешних факторов. Но его модель говорения о городе не может шагнуть дальше и объяснить феномен «социального взаимодействия».

Концептуализировать и связать между собой понятия пространства, сообщества, индивида и взаимодействия — трудно. Но в социологии есть ресурсы для этого, она породила множество школ, множество языков описания города и метафор города: от «экологии человека» классика Чикагской школы Роберта Парка (город как «социальная лаборатория» [6]) до этнометодологии и этнографии. Урбанистика подразумевает некое приращение знания об объектах, а исследование невозможно без исследовательской оптики. Иначе текст исследователя превращается в текст журналиста, публициста, обывателя.

Но читать «Триумф города» важно и нужно. Книга действительно увлекает: краткий ликбез по истории Кремниевой долины, профсоюза работников завода Форда, бунтам афроамериканцев в Детройте и биографии великих, с точки зрения Глейзера, людей, чьим главным капиталом были знания (его герои внушают больший трепет, чем гении капитализма Айн Рэнд).

Глейзер не интересуется российскими городами. Но некоторые выдержки из его текста звучат очень актуально для нас: «В Америке транспортная перегруженность приводит к миллиардам долларов потерянного времени, однако её последствия ещё более опасны в странах развивающегося мира, где концентрация транспорта ещё выше, а альтернативные пути передвижения, такие как метро, обычно плохо развиты. Дома здесь не такие высокие, а потому города занимают большую территорию, а вкупе с ужасными переулками это означает, что тут нельзя ходить пешком…»

Следуя логике модели Глейзера, мы сможем свободно передвигаться пешком, если стимулируем в крупные российские города приток мозгов. Жаль, что всё не так однозначно.

Интеллектуал в котле разрывов

Евгений Логинов

Александр Бикбов. Гоамматика порядка. Историческая социология понятий, которые меняют нашу реальность. М.: Высшая Школа Экономики, 2014

Книжный сезон 2014 года можно считать удачным для российской интеллектуальной литературы. Прервал длительное молчание историк античной философии А. В.Лебедев, выпустив книгу «Логос Гераклита. Реконструкция мысли и слова». Метафизика обогатилась трактатом В.В.Васильева «Сознание и вещи». Религиоведы обратили внимание на работы С.Г.Замлеловой «Приблизился предающий» и В.М.Лурье «Течение неба: христианство как опасное путешествие навсегда». Популяризаторы науки тоже поработали на славу. Сверхпопулярный Александр Марков вместе с Еленой Наймарк выпустили новую книгу о теории эволюции, а Ася Казанцева — о поведении и мозге.

К общему параду новинок присоединились и интеллектуалы, входящие в редколлегию журнала «Логос». Александр Павлов выпустил книгу о массовом кино «Постыдное удовольствие», Игорь Чубаров опубликовал анализ левого авангарда «Коллективная чувственность», а Александр Бикбов — «Грамматику порядка», социологический анализ политических понятий и самого социологического анализа. Таким образом, российские Жижек, Беньямин и Бурдье разом представили не журнальные статьи, а полноценные монографии.

Александра Бикбов — фигура, хорошо известная в академических кругах и левом движении. На философском факультете МГУ его знают как автора многочисленных инициатив и нескольких культовых эссе («Философское достоинство как объект исследования», «Элементарная феноменология безбилетного проезда» и др.) Бикбова любят студенты за широкие познания, мягкий стиль ведения дискуссии и располагающую улыбку. Студенческие легенды приписывают ему героические свершения в девяностых и нулевых: стычки с французской полицией, роль идеолога при волнениях на соцфаке и даже руководство арт-группой «Война» в начале её деятельности. Именно благодаря переводам Бикбова российский читатель может ознакомиться с трудами Хальбвакса, Бурдье и Пэнто. В левой среде он известен как ангажированный интеллектуал, научный координатор НИИ митингов, организатор дискуссий и публичных лекций. При всех этих характеристиках, Бикбова никак нельзя назвать одиозной личностью (как, например, критикуемого им Александра Дугина, опубликовавшего в этом году аж четыре монографии о войне, логосе и сути бытия).

Книгу Бикбова ждали как завершения ряда его исследований. И ожиданий она не обманула. На данный момент (хотя с публикации прошло всего несколько месяцев) проведено несколько презентаций и обсуждений, написаны десятки постов в ЖЖ и фейсбуке. Есть даже рекламные ролики для YouTube, снятые аспирантами философского факультета. Самоорганизующаяся реклама вынесла упоминание книги в такие противоположные организации как Инициативная группа и Студенческий Союз МГУ. На сайте Александра Бикбова появился сразу ставший популярным тест «Обратно в СССР?», который, хочется верить, только прибавит интереса к исторической социологии и даст статистический материал для новых исследований [1].

Технически книга выполнена на западный манер и представляет собой сборник доработанных статей разных лет, объединённых общими методологическими максимами. Однако обнаружить (если не знать других работ социолога и не смотреть сноски) компилятивность невозможно: работа задумана цельным умом и реализована единым усилием. Кроме того, собранные в книгу статьи имеют общий уникальный стиль. Без сомнения, Бикбову удалось найти свой способ делать интересную социологию и свой же способ писать об этом. Поэтому книга есть явление не только в науке, но и в русской словесности. Это обстоятельство кажется важным, потому что фактическая база, на который выстроено исследование, может быть дополнена и расширена, методология пересмотрена, а выводы, в конечном счёте, уточнены и даже признаны ошибочными, но добротный язык сохранит «Грамматику порядка» для будущих поколений и как образец для подражания, и как памятник эпохи. Возможно, будущий социолог воспользуется её пропедевтической частью, возьмёт выпавший из рук автора аналитический инструментарий и выстроит социологию социологии Александра Бикбова, и на этом построит свою интеллектуальную репутацию.