Служба в сталинском ГРУ И побег из него. Бегство татарина из разведки Красной армии

Меня глубоко терзает боль, что мои собственные дети никогда не будут иметь радость и честь знать моих родителей. Они, увы, и вся остальная семья, отец, мать, брат и две сестры, умерли больше чем семьдесят лет тому назад от чумы и голода, как ранние жертвы коммунистического управления. Лишь двое избежали этой участи только потому, что умерли ранее. Фуат, наиболее близкий ко мне брат, не выжил из-за болезни, которая тогда называлась лихорадкой, и моя самая младшая сестра скончалась от чего-то, связанного с жаром. Они умерли до того, как мне было десять.

Мой отец был старшим из четырех детей, трех мальчиков и одной девочки, Закира, конезаводчика. Когда умер мой дедушка, мне было только пять лет и я помню его как сильного и веселого человека. Он был первым, кто мне рассказал о Чингисхане, Тамерлане, Саладине и о величии нашего народа. У него было столько коней, что он не знал им счета. И вдобавок, чем мой отец не очень гордился, Закир был также великолепным мастером изготовления кумыса. Темнокожий мужчина с темными, почти черными глазами отец запомнился как человек среднего роста, около 1,7 м, с лицом, покрытым ямочками от оспы, от которой он выжил мальчиком. Он был горд своими чингисханскими усами и маленькой бородкой, которую теребил время от времени, когда впадал в глубокое раздумье. Его волосы представляли темный нерасчесанный клубок. Это потому, что по нашему обычаю головы мальчиков и мужчин брили дважды в год, оставляя волосы на них в беспорядке до очередного раза. Хотя я использовал с десяти лет обычную стрижку, по моему мнению, то, что мои волосы до сих пор в хорошем состоянии, они обязаны этому двухразовому в год бритью.

Здоровье отца было великолепным. Он никогда не болел, никогда не ходил к доктору. Глубоко религиозный человек, он всегда молился требуемые пять раз, никогда не курил, никогда не употреблял спиртное. Однако, он пил кумыс, от которого часто становился слегка пьяным и пел песни. Кумыс, хотя, как алкоголь, не был запрещен мусульманам и, подобно своему отцу, он пользовался этим. Участие мужчин в спорте, как это водится сегодня, тогда было не известно, но он был человеком свежего воздуха, любил коней, рыбалку и охоту и никогда не избегал трудной работы по раскалыванию дров, заботы за животными, доставки воды с Урала и приготовления еды. Поздней осенью и зимой, когда волки начинали скитаться вокруг Орска, отец и его друзья находили удовольствие в охоте на них на коне, вооружившись лишь деревянными дубинками.

По своей профессии он был имамом, учителем и мелким торговцем. Последние две профессии зависели от времени года. Три четверти года он был учителем около семидесяти мальчиков, в современной татарской начальной школе, современной, разумеется, для тех времен. Его предметами, все на татарском языке, были чтение, письмо, арифметика, основы арабской грамматики и Таджвит или правильное чтение Корана. Единственным доходом отца было преподавание, и он никогда не был большим. В каждый четверг мальчики приносили ему от своих родителей деньги: пять копеек, иногда, десять, но никогда больше. Мы обычно ждали его возвращение домой с копейками, завернутыми в большой носовой платок, и наблюдали, как он их считает. Иногда дети приносили ему масло, сыр или сладости, от особенно благодарных родителей. К концу весны, со школьными каникулами до осени, отец всегда загружал свой фургон товарами для бартера с кочевыми киргизами на севере и востоке и не возвращался до времени сбора урожая фуража и сборки древесины. В моем детстве он служил в качестве имама среди киргизов. Он, действительно, был исключительным человеком среди моего народа, в особенности, в те времена.

Одним из его исключительных качеств было то, что он был мужем одной женщины, что было редко в те дни среди татар. Я думаю, что это было результатом влияния сочинений его прогрессивных современников, в особенности, татар Крыма, которые призывали пробудить наш народ от вековой отсталости. Как мальчик, не понимая социальных причин за и против моногамии, я всегда был счастлив тем, что отец был мужчиной одной женщины. Сосед по другую сторону от нас имел четыре жены, и они всегда дрались, в то время как наш дом оставался мирным и спокойным. На верхнем конце нашей улицы жил бухгалтер так комфортабельно, что имел закрытое купальное место там, где его участок примыкал к Уралу. Он имел двух жен, но объяснил мне, что его дом свободен от криков и драк так же, как и наш, поскольку его женами были сестры.

Несмотря на прогрессивные взгляды отца на женитьбу, его невеста была выбрана им согласно обычаям времени, с согласия семьи. Как это было доказано в его случае, этот метод сработал более счастливо, чем это часто случается при нынешнем методе. Мать также была старшей из детей ее семьи из четырех девочек и двух мальчиков, которая была частично башкирской, частично казацкой со многими казацкими родственниками. Ее отец был по тогдашним стандартам богатым человеком, наследником поколений купцов, имеющих дело с текстилем, древесиной и мехом. Этот дедушка много путешествовал за пределами России, посещал Турцию, Иран и Аравию. Поскольку он совершил паломничество в Мекку, он был хаджи, титул, который давался мусульманам, которые были в священном городе. В конце нашей улицы, где она достигала Урала, он имел прекрасный дом, лучший в нашей округе, где стояли дома из глины бедных людей. Дедушкин дом был двухэтажным или трех-, поскольку, он имел также чердак. Он был полон хорошей мебели, доставленной из Петрограда и имел полки, полные книгами на многих языках, включая русский, язык, на котором большинство нашего народа отказывалось учиться. В результате, моя мама получила образование, редкое для татарской женщины, была обучена чтению, письму, арифметике и таджвиду. Тем не менее, ее не учили русскому языку, которого мой отец знал весьма ограниченно.

Несмотря на прошедшие годы, никогда не забуду, какая моя мама была тонкой и очень красивой женщиной. Также не забуду, какой она была нежной и приветливой. Это было не мягкость. Мать была действительной передовой женщиной своей эры и местности. Она умела стрелять и ездить верхом на коне как мужчина. Она умела также варить все, что она любила. Стройная, она должна была быть роста 1, 55 м. Она была светлой с голубыми глазами, со светлой кожей и волосами золотого цвета. Эти волосы были для меня удивительным предметом. Она плела их до талии в два длинных ряда. В праздники, как это было модно тогда, он прикрепляла ряд золотых и серебряных монет к концу каждой своей пряди. В завершение наряда она на каждую руку надевала набор золотых и серебряных браслетов с драгоценными камнями, не крупными, но настоящими из рубина, жемчуга, александрита, аметиста. Какая она была тогда обворожительной и как мы все были горды за нее!

Когда я был очень маленьким, мама, как все женщины, одевала чапан. Он был красивым, цвета радуги, покрывающий ее с головы до пяток и лишь с одним разрезом для глаз. Он покрывал не только ее любимое лицо, но был громоздким и обременительным. Когда мне было шесть или семь лет, отец откликнулся на прогрессивные учения крымских татар больше чем словами и преподаванием. Он снял чапан с матери раз и навсегда. С этого времени она одевалась так, как делали татарские женщины до тех пор, пока нашу религию не одолело ханжество. С тех пор до ее смерти ее одежда в рабочие дни состояла из плиссированной блузки из хлопка или шерсти и юбки из подобных же материалов, разумеется, длиной до земли. В праздники она блестела в яркой шелковой блузке и юбке, с золотыми монетами, заплетенными в складки ее блузки. В такие праздники голова моего отца была яркой как его тюбетейка со многими цветами и с замысловатыми узорами.

Как я говорил, мать была удивительной поварихой. Она была хороша по части русских блюд, борща, супа, пирожков, но она была превосходна с татарскими блюдами. Больше я никогда не пробовал или попробую что-либо подобное ее перемячам, сделанных из рубленной баранины, покрытой тестом и жареными в масле, или белеша, покрытого пирога из кролика, картофеля, риса и морковки, испеченного в печи. И для нас, детей, она всегда имела чак-чак, смесь сваренной в масле кусков теста и меда, весьма липкое, но очень вкусное угощение.