Политические работы 1895–1919

К наследственным глупостям нашего дилетантствующего политического литераторства относится стремление «словами» — в данном случае, параграфами спроектированного ими устава — «подготовить систему» там, где для этого нет никаких условий. Разбираемые официальные профессионально–сословные организации — вплоть до возможности укомплектовывать верхние палаты представителями профессий — с политической точки зрения являются структурами, предназначенными для того, чтобы их мнения: экспертные оценки, резолюции или дебаты — взвешивались, но не шли в счет. И в зависимости от объективного содержания таких мнений они будут весить больше или меньше. Напротив, политические партии в современном государстве представляют собой организации, которые исходят из (юридически) «свободной» вербовки приверженцев и чья цель заключается в том, чтобы определять политику посредством количества своих приверженцев: ultima ratio^[27] всякой современной партийной политики — избирательный бюллетень или бюллетень для голосования. А представительства лиц, имеющих общие хозяйственные интересы, в капиталистическом хозяйстве служат объединениями, основанными также на (юридически) «свободной» вербовке, и исходят они из того, чтобы благодаря частнохозяйственной мощи своих членов, независимо от того, зиждется ли она на обладании имуществом, на рыночной монополии или на монополистической концентрации необходимой для хозяйства рабочей силы, обеспечить устраивающий обе стороны компромисс по ценам на товары или на труд. Однако же, для обоих типов свободных структур решающим моментом является характерный как раз для них «волюнтаристический» принцип организации, для них только и уместный, и потому «органический». Попытки укомплектовывать их в принудительном порядке, по образцу органов государственной власти, были бы чисто механическим принуждением, которое положило бы конец их внутренней жизни. И не то, чтобы им самим вообще было чуждо «принуждение». Совсем наоборот. Они ставят себе на службу бойкот, клевету и всевозможные заманивающие и принуждающие средства материального и духовного свойства, какие только может выдумать человеческий ум, опирающийся (формально) на свободную вербовку — но только именно за исключением средств, присущих аппарату государственных органов принуждения и сохраняемой за ним формой поддержания «внешнего законного порядка». Партийным организациям можно даже отдавать государственные распоряжения, которые — в зависимости от обстоятельств — будут защищать права большинства от беззакония со стороны клики меньшинства или, наоборот, права меньшинства от насилия — что произошло в Америке. Но по «волюнтаристическому» принципу: государственные распоряжения изменяют юридическую добровольность членства столь же мало, как, например, государственные предписания об условиях создания профсоюзов. Как раз то, что партийному вождю предписывается формально свободная вербовка его свиты, решающим образом противопоставляет членов партии чиновникам с их регламентированным продвижением по службе. Как раз то, что руководители лиц, имеющих хозяйственные интересы, принуждены к формально свободной организации их свиты, обусловливает своеобразие их положения и опять–таки обусловлено структурой современного хозяйства. Свободная организация в этой сфере в сегодняшних условиях непримиримым образом противоречит сплоченности, устанавливаемой государственно–полицейскими мерами. Кто этого еще не понял, тот еще не изучил азбуку современной политической и хозяйственной жизни. Это не «вечные» факты. Но сегодня они выглядят так. Разумеется, на бумаге можно конструировать какие угодно профессионально–сословные избирательные курии. Но если представить, что они будут созданы, то, как сказано, последствием будет, что, с одной стороны, за их спиной будут вести свою реальную жизнь политические партии, а с другой — союзы лиц, имеющих одинаковые экономические интересы.

Впрочем, об этом, пожалуй, пока достаточно. Все эти романтические фантазии, которые не заслуживают чести быть серьезно опровергнутыми знатоком, мы упомянули тут лишь потому, что такие совершенно антиисторические конструкции все–таки приносят следующий вред: они еще более усиливают страх немецких обывателей (всех слоев) перед погружением в специфически современную проблемную ситуацию, еще больше удаляя их от реального мира и от политики. Интересно (коснемся, наконец, вкратце и этого), есть ли хотя бы у одного из таких чернильных романтиков ясное представление о сущности реального «сословного государства» в прошлом? Запутанные представления о «членении общества» по «сословным общинам» в соответствии с «естественными профессиями», являющимися носителями «христианской этики братства», и о каком–то «ступенчатом строении» со всемирным монархом–священнослужителем во главе прикрывают абсолютное незнание того, какие реалии в действительности стояли за этой картиной, отчасти позаимствованной из идеологий философской литературы, отчасти же оснащенной весьма современными и рационалистичными организационными понятиями. Ибо эти реалии выглядели совершенно иначе. Действительно характерной чертой так называемого сословного государства было не «органическое» членение общества по «естественным экономическим профессиональным группам», и даже не построение хозяйства по «принципу солидарности». Хозяйство в сословном государстве отличалось от хозяйства современного благодаря чертам, которые вновь обнаруживаются по всему миру при самых что ни на есть разнообразнейших политических устройствах. Правда, эти хозяйственные формы, в противоположность сегодняшним хозяйственным отношениям, делали сословное государство возможным (а сегодня оно не возможно) подобно тому, как в других странах они создавали основу для совершенно иных, тоже уже не возможных, государственных форм. Но этими хозяйственными формами государство не определялось. Дело в том, что для полного и успешного создания сословного государства всего лишь в части Европы необходимой была следующая особенность: присвоение политических прав отдельными лицами и корпорациями по образцу частной собственности на материальные блага, а также организация этими обладателями привилегий (не всегда только это, но всегда преимущественно это) общих собраний ради упорядочения политических дел посредством компромисса. А вот владение замком или же всевозможные полномочия, важные в военном, политическом или финансовом отношении, служили тогда наследственными привилегиями, находящимися в распоряжении индивида совершенно так же, как сегодня разве что корона принадлежит королю. При этом то, что мы сегодня привыкли считать содержанием единой «государственной власти», распадалось на пучки отдельных полномочий, находившихся в руках разных лиц. О «государстве» же в современном смысле тогда вообще еще не было речи. Скорее, для всякого политического действия было необходимо единение этих принципиально самостоятельных по отношению друг к другу обладателей прерогатив, и достижение этого являлось целью сословных собраний. Поэтому в принципе и первоначально они не знали ни голосования, ни постановлений, обязывающих тех, кто не согласен, но — в качестве формы урегулирования дел — использовали «мировую» («сделку», «соглашение»), а на современном языке — компромисс, и притом не только между различными сословными группами, но также и в пределах каждой из них между отдельными обладателями привилегий. Стоит прочесть любые акты таких собраний, как сразу напрашивается вопрос: можно ли управлять современным государством в таких формах? Но ведь эти формы (при всей их текучести в деталях) представляют собой существеннейшие компоненты типа, который тотчас же начинает формироваться там, где в такую структуру начинает проникать ultima ratio избирательного бюллетеня — важнейший (если даже не единственный) признак современного парламента. И лишь тогда возникает современная рациональная форма государственного волеизъявления. В конституционном государстве в решающих вопросах и сегодня государственные дела (например, определение бюджета) как в правовом смысле, так и политически, основаны на компромиссе. Однако же на выборах или же при переговорах какой–либо парламентской корпорации дела в правовом смысле обстоят не так, а если так, то это срывает выборы или подрывает эту корпорацию. Лишь тогда, когда компромисс служил правовой основой политических действий, сословно–профессиональное разделение общества по своей сути являлось тоже уместным. Но не там, где господствует бюллетень для голосования, — не на парламентских выборах.