Социология вещей (сборник статей)

В исследованиях отношений между пациентами, специалистами и группами поддержки, проведенных на материале синдрома Туретта, Гамильтон показал (информация почерпнута из личного общения), как грамматика медицинского нарратива проникает в грамматику нарратива непрофессионалов. Это двухэтапный процесс. Начинается он с того, что две группы непрофессионалов знакомятся с нейрофизиологическим описанием причин таких проявлений болезни, как тик и сквернословие, и оно вытесняет из их сознания непрофессиональные описания. Позже представление о наследуемой предрасположенности к этому заболеванию еще дальше увело группы непрофессионалов от тех изначальных непрофессиональных описаний, на основе которых Жиль де Туретт разработал собственные критерии диагностики данной болезни. Пропасть между профессиональными и непрофессиональными описаниями расширилась настолько, что некоторые теперь могут ставить себе диагноз «синдром Туретта», исходя исключительно из наследственности, даже если он или она никогда не имели стандартных симптомов. Таким образом, третий элемент данной структуры, так сказать, materia medica, оказался связан с двойным нарративом сложным и неоднозначным образом, потому что изменилась сама грамматика. Допустим, что в данном случае все дело в серотонине, но по мере того как он включается в социальный мир в качестве социального вещества, его грамматика начинает влиять на строение общего контекста нарратива, делая его средством объяснения тиков как симптомов синдрома Туретта.

Данная структура представлена в виде диаграммы:

Исследования Гамильтона показали, что по мере того как «тики» утрачивали свою некогда центральную роль в семантике синдрома Туретта, грамматика медицинской истории начинала все больше использоваться вовлеченными в повествование сторонами – пациентами, группами поддержки и профессиональными медиками [136].

Приоритеты нарратива

В случае с синдромом Туретта мы имеем дело с примером, иллюстрирующим способность технической грамматики вытеснять грамматику непрофессиональную. К тому же это иллюстрация того, как неустойчивы повседневные описания экстраординарных материальных феноменов. В случаях же, когда сущности являются не материальными, а дискурсивными, такими как болезнь Альцгеймера, порядок приоритетности непрофессиональной и профессиональной грамматик недавно был перевернут некоторыми исследователями (Sabat, 1994). Но в большинстве контекстов, втягивающих предметы в нарративы, сохраняется тенденция приоритетности технических грамматик. Эту тенденцию можно проследить в телепрограммах по садоводству и кулинарии.

Критерии идентичности нарративов

Всякий раз, когда мы размышляем над значениями «одного и того же», перед нами возникают два взаимосвязанных вопроса, касающихся идентичности. По каким критериям определяем мы сохранение во времени идентичности каких-либо сущностей? Каковы критерии определения того, чтó перед нами: одинаковое или различное? Различные смыслы «одинакового», передаваемые в английском одним словом, в испанском обозначаются двумя словами «igual» и «mismo». Идентичное в обоих языках передается одинаково: «identical» – «identico».

Когда мы распознаем продолжение или следующий эпизод той же истории? Когда история начинается и когда оканчивается? Является ли последующее другой или все той же историей? Является ли «Возвращение Джедая» той же историей, что и «Звездные войны»? Критерием распознавания здесь могут служить функции, предложенные Проппом (Propp, 1986 [1925]). Конец истории наступает по прохождении порядка 30 функций; в этом случае, даже при сохранении того же набора персонажей, с возвращением к первой функции Проппа начинается новая история (отсутствие одного из членов семьи).

В каком случае две истории, различающиеся по какому-то критерию, тем не менее составляют единую историю? Является ли «Анна Каренина» более или менее той же самой историей, что и «Мадам Бовари»? Леви-Стросс пользовался бинарными оппозициями и формальными преобразованиями моделей оппозиции для того чтобы показать, что разные на первый взгляд повествования, в сущности, представляли собой одну и ту же историю. В этом смысле истории Анны и Эммы одинаковы. Обе отличаются от истории «Гордости и предубеждения», а все три они отличаются от «Ромео и Джульетты».

Зачем нам понадобилось это отступление? Если материальные предметы становятся социальными объектами в той степени, в какой они включены в нарративы, тогда ответ на вопрос о том, является ли данный объект тем же самым или другим, зависит от того, та же ли это история или другая и в каком смысле она та же или другая. Если кто-то захочет спросить: «каково значение моста как социального объекта?» потребуется выяснить, перекинут ли мост через Сену или через реку Квай.

Теперь нам следует вернуться и соотнести высказанные выше соображения с важным понятием допустимости. Предположим, что материальный предмет как социальный объект являет собой совокупность тех его допустимостей, которые предоставляет вмещающий его нарратив своим персонажам. Это положение может служить общей методологической формулой «вписывания» материальных объектов и структур в микросоциологию.

Другой пример: как тюремные стены, удерживающие заключенных внутри, могут быть поняты социологически? Из предыдущих рассуждений можно сделать вывод о том, что общего ответа на этот вопрос не существует. Ответ зависит от сюжетной линии. Для того, кто считает себя несправедливо заключенным, тюремные стены – это препятствия возвращению во внешний мир. Для того, кто чувствует себя в тюрьме беженцем, «те же самые» материальные стены служат защитой от опасного внешнего мира. Данное наблюдение весьма банально, но его удивительно часто не принимают во внимание. Даже Фуко (1986) не обнаруживает полного понимания этого аспекта. Окна Паноптикона всегда допускают наблюдение за узниками и никогда – возможность заключенного посмотреть на других представителей рода человеческого.

Пределы трансформации

До сих пор в нашем обсуждении обходился стороной вопрос о пределах (пределы не могут сдерживать трансформацию) трансформации материального предмета в символической системе. Способно ли что угодно становиться чем угодно? В представлениях о мире, присущих тибетцам и грекам времен Гомера, горы Эверест и Олимп являлись обителями богов. Подошли бы на эту роль рынок в Лазе или пляж в Пирее? Ни первому, ни второму не присуща та недоступность и представительность, которые делают горы пригодными для выполнения именно этой символической роли. Данные сущности обладают некими материальными атрибутами, которые одновременно предполагают использование их в качестве социальных объектов и ограничивают характер этого использования. В знаменитом исследовании Бурдье (1973), посвященном кабильскому дому [137], упоминание о выражении, наделяющем сексуальным значением покоящуюся на раздвоенном окончании центральной колонны несущую балку, выглядит совершенно уместным. Материальные качества предмета ограничивают возможности его использования в местных социальных нарративах. В этом вопросе требуется особая осторожность. Сам выбор чего-то в качестве индивидуальных сущностей, в качестве свойств, важных для естественно-научного исследования, есть продукт определенной системы верований. По замечанию Гудмэна (1978), даже наше представление о Вселенной как составленной из отдельных звезд покоится на конвенции, заставляющей нас видеть небесные тела связанными между собой именно этим, а не каким-то иным образом. Верно, однако, и то, что данная конвенция явится средством столь однозначной дифференциации классов сущностей только в том случае, если это позволяет наличная материальная демаркация сущего. Так, океан допускает (afford) различение внутри себя течений, но отнюдь не звезд. Коль скоро, представляя себе небеса, человек ищет на них созвездия, а значит, и звезды, это предопределяет возможности дальнейшего развития нарратива. Наблюдавшие за звездами древние арабы находили на небе не те же самые созвездия, что и древние греки, вовлеченные в иной нарратив, но, при всех различиях, у тех и других имелась общая образная основа, на которую, правда, налагались не совпадающие нарративные значения. И в наше время тó, что для ряда жителей Северного полушария является Орионом, к югу от экватора представляется некоторым народам в образе Железного Горшка.