Война за креатив. Как преодолеть внутренние барьеры и начать творить

Сопротивление не хочет, чтобы мы это делали. Поэтому оно приводит нас к рационализации. Рационализация — пиарщик Сопротивления. С его помощью Сопротивление прячет Большую дубинку у себя за спиной. Вместо того чтобы показать нам наш страх (что может заставить нас устыдиться и побудить заняться нашей работой), Сопротивление представляет нам набор благовидных разумных обоснований для того, чтобы не делать нашу работу.

Разумные объяснения, которые предлагает нам Сопротивление, особенно коварны потому, что многие из них истинны. Они обоснованны. Жена действительно может быть на восьмом месяце беременности; возможно, ей действительно нужно, чтобы вы находились дома. Наш отдел действительно реорганизуется, что отнимает у нас кучу времени. Может, действительно есть смысл отложить написание диссертации — по крайней мере до рождения ребенка.

Сопротивление упускает из виду то, что все эти обоснования в конечном итоге не стоят и ломаного гроша.

У Толстого было 13 детей, но это не помешало ему написать «Войну и мир». Лэнс Армстронг болел раком и семь раз подряд побеждал на велогонке Tour de France — и так далее.

Если бы Сопротивление нельзя было преодолеть, не было бы Пятой симфонии, «Ромео и Джульетты», моста «Золотые Ворота». Победа над Сопротивлением подобна родам. Это кажется совершенно невозможным, пока вы не вспоминаете, что женщины успешно справляются с этим делом, с поддержкой и без нее, уже многие тысячи лет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Борьба с cопротивлением

Становимся профессионалами

Одно дело — изучать войну,

и другое дело — жить жизнью воина.

Теламон Аркадийский, военный наемник V века до н. э.

Профессионалы и любители

У честолюбивых художников, побежденных Сопротивлением, есть одна общая черта. Они все думают, как любители. Они еще не стали профессионалами.

Момент, когда художник становится профессионалом, сродни рождению первенца. В одно мгновение изменяется все. Так, всю мою жизнь можно разделить на две части: до превращения в профессионала и после.

Чтобы было ясно: когда я говорю «профессионал», я не имею в виду врачей и юристов, то есть специалистов. Я имею в виду Профессионала как идею. Профессионала в противоположность любителю. Посмотрите на различия.

Любитель играет шутки ради. Профессионал играет наверняка.

Для любителя игра — развлечение. Для профессионала — его призвание.

Любитель играет неполный рабочий день, профессионал — полный.

Любитель — боец выходного дня. Профессионал сражается семь дней в неделю.

Слово amateur (любитель) происходит от латинского корня со значением «любить». Обычное истолкование — любитель следует своему призванию из-за любви, а профессионал делает это за деньги. Я вижу это не так. По моим представлениям, любитель любит игру недостаточно. Иначе он не занимался бы ею как чем-то второстепенным, отличным от его «настоящего» призвания.

Профессионал любит свое дело настолько, что посвящает ему жизнь целиком.

Вот, что я имею в виду, когда говорю «стать профессионалом».

Для Сопротивления невыносимо, когда мы становимся профессионалами.

Профессионал как он есть

Однажды кто-то спросил Сомерсета Моэма, как он пишет — по графику или по вдохновению. «Я пишу только тогда, когда приходит вдохновение, — ответил он. — По счастью, оно приходит каждое утро, ровно в девять часов». Вот это — профессионал.

Если перевести это в близкие нам понятия, Моэм сказал: «Я презираю Сопротивление, я не позволю ему беспокоить меня, я просто буду делать свою работу».

Моэм напомнил мне о другой, более глубокой истине: выполняя повседневное рутинное действие — усаживаясь за стол и начиная работать, — он приводит в движение загадочную, но безошибочную последовательность событий, которые и вызывают вдохновение.

Он знал, что если он выстроит эту последовательность, Муза не заставит себя долго ждать.

На что похож день писателя

Я просыпаюсь с гложущим чувством неудовлетворенности. Я уже чувствую страх. Мои родные и близкие начинают блекнуть в моих глазах. Я взаимо действую. Я присутствую. Но меня нет.

Я не думаю о работе. Я уже поручил это Музе. То, что я чувствую, — и есть Сопротивление. Я ощущаю его нутром. Я отношусь к нему с глубочайшим уважением, потому что знаю: оно может победить меня в любой день так же легко, как потребность в выпивке может одолеть алкоголика.

Я делаю обычные дела, просматриваю корреспонденцию, исполняю все свои обязанности. Я снова на месте, но не по-настоящему. В голове у меня заведен будильник; я знаю, что могу ненадолго погрузиться в повседневную хрень, но я должен отсечь ее, когда зазвенит будильник.

Я четко усвоил принцип приоритета, который утверждает: а) ты должен понимать разницу между срочным и важным; и б) сначала ты должен делать то, что важно.

То, что важно, — это работа. Это игра, к которой я должен приспособиться. Это поле, на котором я должен оставить все, что у меня есть.

Действительно ли я верю в то, что моя работа настолько важна для выживания планеты? Конечно, нет. Но для меня она важна настолько, насколько для ястреба, кружащего за моим окном, важно поймать мышь. Он голоден. Он на охоте. Как и я.

Я уже покончил со своей текучкой. Пора. Я читаю молитву и отправляюсь на охоту.

Солнце еще не взошло, холодно, поля влажные. Ежевика царапает мне щиколотки¸ ветки хлещут по лицу. Подняться на этот холм — нелегкий труд, но что поделаешь? Продолжаем подъем.

Проходит час. Теперь мне уже теплее, ходьба разогнала мою кровь. Годы учат меня одному: как быть несчастным. Я знаю, как заткнуться и продолжать страдания. Это большая ценность, потому что это самая подходящая роль для смертного. Это не оскорбляет богов, но обеспечивает их заступничество. Теперь мое вечно ноющее «я» отступает. Инстинкты берут верх. Проходит еще один час. Я огибаю рощи — и вот он, великолепный жирный заяц.

Спустившись с холма, я благодарю бессмертных и прикидываю, какую долю добычи они заслужили. Они дали ее мне обрести; они заслуживают своей доли. Я благодарен.

Сидя у костра, я шучу со своими детьми. Они счастливы, старик принес домой еду. Жена счастлива, она начинает стряпать. Я счастлив, я заслужил право жить на этой на планете, по крайней мере сегодня.

Сейчас Сопротивление уже не влияет на меня. Я не думаю об охоте, я не думаю об офисе. Напряжение отпускает мою шею и спину. То, что я чувствую, говорю и делаю сегодня вечером, не исходит из какой-нибудь части моего «я», пораженной Сопротивлением.

Я ложусь спать довольным, но последняя моя мысль — о Сопротивлении. Я проснусь с ней завтра. Я уже ожесточаюсь.

Как быть несчастным

В юности, бегая от армии, я каким-то образом оказался в морской пехоте. Существует миф¸ будто морская пехота превращает изнеженных новобранцев в кровожадных убийц. Поверьте мне, морская пехота не настолько эффективна. Но кое-чему там можно научиться.

Морская пехота учит вас быть несчастными. А для художника это бесценно.

Морские пехотинцы любят пострадать. Морские пехотинцы получают извращенное удовольствие от того, что у них более противная еда, более дрянная амуниция и более высокий процент потерь, чем у других пехотинцев, моряков и летчиков — всех тех, кого они презирают. Почему? Да потому, что эти слабаки не умеют быть несчастными.

Художник, посвящающий себя своему призванию, записался добровольцем в ад, знает он об этом или нет. Все время этой сверхсрочной службы он будет сидеть на диете из одиночества, неприятия, неуверенности в себе, отчаяния, насмешек, неуважения и унижения.