Возвращенный ад

л. Редактор, войдя стремительно, впился глазами в листок.

- Вот и все, - сказал я. - "Снег". Довольны ли вы такой штукой?

- Очень оригинально, - заявил он унылым голосом, читая написанное. Здесь есть нечто.

- Прекрасно, - сказал я. - Тогда заплатите мне столько-то.

Молча, не глядя на меня, он подал деньги, а я, спрятав их в карман, встал.

- Мне хотелось бы, - тихо заговорил редактор, смотря на меня непроницаемыми, далеко ушедшими за очки глазами, - взять у вас статью на политическую или военную тему. Наши сотрудники бездарны. Тираж падает.

- Конечно, он падает, - вежливо согласился я. - Сотрудники бездарны. А зачем вам военная или политическая статья?

- Очень нужно, - жалобно процедил он сквозь зубы.

- А я не могу! - Я припомнил, что такое "политическая" статья, но вдруг ужасная лень говорить и думать заявила о себе нетерпеливым желанием уйти. Прощайте, - сказал я, - прощайте! Всего хорошего!

Я вышел, не обернувшись, почти в ту же минуту забыв и о редакции и о "Снеге". Мне сильно хотелось есть. Немедленно я сел на извозчика, сказал адрес и покатил домой, вспоминая некоторые из ранее съеденных кушаний. Особенно казались мне вкусными мясные колобки с фаршем из овощей. Я забыл их название. Тем временем экипаж подкатил к подъезду, я постучал, и мне открыла не прислуга, а Визи. Она нервно, радостно улыбаясь, сказала:

- Куда ты исчез, бродяжка? Иди кормиться. Очень ли ты устал?

- Как же не устал? - сказал я, внимательно смотря на нее. Я не поцеловал ее, как обычно. Что-то в ней стесняло меня, а ее делало если не чужой, то трудной, - непередаваемое ощущение, сравнимое лишь с обязательной и трудно исполнимой задачей. Я уже не видел ее души, - надолго, как стальная дверь, хранящая прекрасные сокровища, закрылись для меня редкой игрой судьбы необъяснимые прикосновения духа, явственные даже в молчании. Нечто от прошлого однако силилось расправить крылья в пораженном мозгу, но почти в ту же минуту умерло. Такой крошечный диссонанс не испортил моего блаженного состояния; муха, севшая на лоб сотрясаемого хохотом человека, годится сюда в сравнение.

Я видел только, что Визи приятна для зрения, а ее большие дружеские глаза смотрят пытливо. Я разделся. Мы сели за стол, и я бросился на еду, но вдруг вспомнил о мясных шариках.

- Визи, как называются мясные шарики с фаршем?

- "Тележки". Их сейчас подадут. Я знаю, что ты их любишь.

От удовольствия я сердечно и громко расхохотался, - так сильно подействовала на меня эта неожиданная радость, серьезная радость настоящей минуты.

Вдруг слезы брызнули из глаз Визи, - без стона, без резких движений она закрыла лицо салфеткой и отошла, повернувшись спиною ко мне, - к окну. Я очень удивился этому. Ничего не понимая и не чувствуя ничего, кроме непонятности от перерыва в обеде, я спросил:

- Визи, это зачем?

Может быть, случайно тон моего голоса обманул ее. Она быстро подошла ко мне, перестав плакать, но вздрагивая, как озябшая, придвинула стул рядом с моим стулом