Отцы и дети

- Э! да ты, я вижу, Аркадий Николаевич, понимаешь любовь, как все новейшие молодые люди: цып, цып, цып, курочка, а как только курочка начинает приближаться, давай Бог ноги! Я не таков. Но довольно об этом. Чему помочь нельзя, о том и говорить стыдно. - Он повернулся на бок. - Эге! вон молодец муравей тащит полумертвую муху. Тащи ее, брат, тащи! Не смотри на то, что она упирается, пользуйся тем, что ты, в качестве животного, имеешь право не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломаный!

- Не ты бы говорил, Евгений! Когда ты себя ломал?

Базаров приподнял голову.

- Я только этим и горячусь. Сам себя не сломал, так и бабенка меня не сломает. Аминь! Кончено! Слова об этом больше от меня не услышишь.

Оба приятеля полежали некоторое время в молчании.

- Да, - начал Базаров, - странное существо человек. Как посмотришь этак сбоку да издали на глухую жизнь, какую ведут здесь "отцы", кажется: чего лучше? Ешь, пей и знай, что поступаешь самым правильным, самый разумным манером. Ан нет; тоска одолеет. Хочется с людьми возиться, хоть ругать их, да возиться с ними.

- Надо бы так устроить жизнь, чтобы каждое мгновение в ней было значительно, - произнес задумчиво Аркадий.

- Кто говорит! Значительное хоть и ложно бывает, да сладко, но и с незначительным помириться можно... а вот дрязги, дрязги... это беда.

- Дрязги не существуют для человека, если он только не захочет их признать.

- Гм... это ты сказал противоположное общее место.

- Что? Что ты называешь этим именем?

- А вот что: сказать, например, что просвещение полезно, это общее место; а сказать, что просвещение вредно, это противоположное общее место. Оно как будто щеголеватее, а, в сущности, одно и то же.

- Да правда-то где, на какой стороне?

- Где? Я тебе отвечу, как эхо: где?

- Ты в меланхолическом настроении сегодня, Евгений.

- В самом деле? Солнце меня, должно быть, распарило, да и малины нельзя так много есть.

- В таком случае нехудо вздремнуть, - заметил Аркадий.

- Пожалуй; только ты не смотри на меня: всякого человека лицо глупо, когда он спит.

- А тебе не всё равно, что о тебе думают?

- Не знаю, что тебе сказать. Настоящий человек об этом не должен заботиться; настоящий человек тот, о котором думать нечего, а которого надобно слушаться или ненавидеть.

- Странно! я никого не ненавижу, - промолвил, подумавши, Аркадий.

- А я так многих. Ты нежная душа, размазня, где тебе ненавидеть!.. Ты робеешь, мало на себя надеешься...

- А ты, - перебил Аркадий, - на себя надеешься? Ты высокого мнения о самом себе?

Базаров помолчал.

- Когда я встречу человека, который не спасовал бы передо мною, проговорил он с расстановкой, - тогда я изменю свое мнение о самом себе. Ненавидеть! Да вот, например, ты сегодня сказал, проходя мимо избы нашего старосты Филиппа, - она такая славная, белая, - вот, сказал ты, Россия тогда достигнет совершенства, когда у последнего мужика будет такое же помещение, и всякий из нас