Прах и пепел

следы метлы. В коридоре дорожка на полу, длинная вешалка на стене, на другой стене зеркало. Повесив шубу, Ульяна опустилась на стул рядом с зеркалом, Мария подала ей тапочки. Ульяна встала, потянулась, будто что-то ей мешает.

— Надо бы скинуть сбрую. У тебя в столовой тепло?

— Натоплено. Я тебе халат дам.

Ульяна подняла глаза на Сашу.

— Саша, не возражаете, если я надену халат?

— Ради Бога!

Они прошли в столовую.

— Посидите здесь, — сказала Мария, — мы сейчас вернемся. Идем, Ульяша.

Женщины вышли.

Саша огляделся. Настенные часы с маятником, миниатюры, развешенные не без вкуса, пианино, на нем узкая кружевная дорожка, уставленная фигурками, телефон на круглом столике на толстой завитой ножке. Мебель красного дерева, Саша в этом плохо разбирался, но понимал, что вещи старинные и дорогие. Голландская печь выложена изразцами в русском стиле. Тепло и уютно.

Вернулась Мария, одетая по-домашнему — в юбке, кофточке, шлепанцах, откинула с одной половины стола край плотной узорчатой скатерти, постелила вместо нее белую, поставила три прибора, рюмки, бокалы.

— Ну как, Сашенька, нравится вам здесь?

— Роскошно, даже шикарнее, чем у меня.

Она укоризненно покачала головой.

— Сашенька, вашу квартиру я держу для тех, кому нужна прописка. Ведь вы не живете в ней.

— Конечно.

— А если бы сразу по приезде пришли ко мне, устроила бы в центре города. Но у вас была просрочка, пришлось направить туда.

— И я вам очень благодарен, — искренне сказал Саша. — Я легкомысленно к этому отнесся, и вы меня выручили.

Она покосилась на него, хотела этим сказать: я знаю, голубчик, почему ты не прописывался, но сейчас не время об этом говорить.

Вошла Ульяна в халате, с распущенными по плечам рыжими волосами: расплела косу. Халат длинный, махровый, почти не запахнутый, виднелись белые сильные ноги, округлые коленки. Все откровенно, и стало понятно, что мелькало в ее зеленовато-серых глазах: деловая цековская дама ломаться не будет, ляжет в постельку, а там как сумеешь, будем надеяться, что сумеешь. В ЦК приходится изображать высокую нравственность, а здесь, вдали от начальства и подчиненных, можно отхватить свое. Мария ей, конечно, не сказала, кто он такой.

— Ну, соколики мои дорогие, — говорила между тем Мария, ставя на стол тарелки с закусками, — проголодались небось. Чего пить-то будете? Саша, вам, наверное, водочки, а тебе, Ульяша?

— И мне немного водки.

Ульяна придвинула к столу кресло, села, положила ногу на ногу, полы халата распахнулись, ноги совсем оголились.

— Двигайся ближе, — сказала Мария, усмехаясь, — Саша уже насмотрелся на твои распрекрасные ножки. Как, Саша, насмотрелся?

— Что ему мои ножки? — отозвалась Ульяна. — Он на своих танцах сколько ножек перевидал. И беленьких, и черненьких, и в крапинку.

— В крапинку не попадались, — засмеялся Саша.

— Ладно, ребятушки. — Мария налила рюмку — Выпьем со встречей.

Ульяна тоже подняла рюмку. В ее взгляде вдруг появилась серьезность.

— Выпьем за столицу