Неточка Незванова

когда она уйдет, бывало, я все еще смотрю как зачарованная в ту сторону, где она стояла. Она мне стала сниться во сне. А наяву, когда ее не было, я сочиняла целые разговоры с ней, была ее другом, шалила, проказила, плакала вместе с ней, когда нас журили за что-нибудь, - одним словом, мечтала об ней, как влюбленная. Мне ужасно хотелось выздороветь и поскорей пополнеть, как она мне советовала.

Когда, бывало, Катя вбежит ко мне утром и с первого слова крикнет: "Не выздоровела? опять такая же худая!", - то я трусила, как виноватая. Но ничего не могло быть серьезнее удивления Кати, что я не могу поправиться в одни сутки; так что она, наконец, начинала и в самом деле сердиться.

- Ну, так хочешь, я тебе сегодня пирог принесу? - сказала она мне однажды. - Кушай, от этого скоро растолстеешь.

- Принеси, - отвечала я в восторге, что увижу ее еще раз.

Осведомившись о моем здоровье, княжна садилась обыкновенно против меня на стул и начинала рассматривать меня своими черными глазами. И сначала, как знакомилась со мной, она поминутно так осматривала меня с головы до ног с самым наивным удивлением. Но наш разговор не клеился. Я робела перед Катей и перед ее крутыми выходками, тогда как умирала от желания говорить с ней.

- Что ж ты молчишь? - начала Катя после некоторого молчания.

- Что делает папа? - спросила я, обрадовавшись, что есть фраза, с которой можно начинать разговор каждый раз.

- Ничего. Папе хорошо. Я сегодня выпила две чашки чаю, а не одну. А ты сколько?

- Одну.

Опять молчание.

- Сегодня Фальстаф меня хотел укусить.

- Это собака?

- Да, собака. Ты разве не видала?

- Нет, видела.

- А почему ж ты спросила?

И так как я не знала, что отвечать, то княжна опять посмотрела на меня с удивлением.

- Что? тебе весело, когда я с тобой говорю?

- Да, очень весело; приходи чаще.

- Мне так и сказали, что тебе будет весело, когда я буду к тебе приходить, да ты вставай скорее; уж я тебе сегодня принесу пирог... Да что ты все молчишь?

- Так.

- Ты все думаешь, верно?

- Да, много думаю.

- А мне говорят, что я много говорю и мало думаю. Разве говорить худо?

- Нет. Я рада, когда ты говоришь.

- Гм, спрошу у мадам Леотар, она все знает. А о чем ты думаешь?

- Я о тебе думаю, - отвечала я помолчав.

- Это тебе весело?

- Да.

- Стало быть, ты меня любишь?

- Да.

- А я тебя еще не люблю. Ты такая худая! Вот я тебе пирог принесу. Ну, прощай!

И княжна, поцеловав меня почти на лету, исчезла из комнаты.

Но после обеда действительно явился пирог. Она вбежала как исступленная, хохоча от радости, что принесла-таки мне кушанье, которое мне запрещали.

- Ешь больше, ешь хорошенько, это мой пирог, я сама не ела. Ну, прощай! - И только я ее и видела.

Другой раз она вдруг влетела ко мне, тоже не в урочный час, после обеда; черные локоны ее были словно вихрем разметаны, щечки горели как пурпур, глаза сверкали; значит, что она уже бегала и прыгала час или два.

-